На краю сознания

Сначала я решил определиться с ограничениями, которые здесь действовали. Черный цвет автомобиля, который я не «заказывал», похоже, был одним из таких ограничений. Что еще? Совсем немного времени ушло на то, чтобы понять, что оторваться от мраморной поверхности я никаким образом не могу. Попытка создать себе крылья к успеху не привела — они не смогли оторвать мое тело от пола. Летательные аппараты, которые приходили в голову, тоже не хотели взлетать. Похоже, эта субреальность располагалась на плоскости, но при этом классическая геометрия на этой плоскости не работала, иначе я не смог бы гоняться за самим собой. Я начинал злиться. Мне нужно было искать Хитрого Фила, а не решать задачки по нетрадиционной стереометрии!

Я испробовал многое. Я пытался построить башню, по которой поднимусь в небеса. В итоге из-за странных свойств пространства верхушка башни, которую я все увеличивал и увеличивал в высоту, описала дугу и упёрлась в мраморную плитку где-то вдали на горизонте.

Потом я материализовал катушку с длинным тросом. Оставив его конец на мраморном полу, я отправился вперед, разматывая катушку. Вскоре я пришел к брошенному концу с другой стороны, поднял его, натянул над полом, помахал рукой самому себе впереди и, как следует натянув конец, привязал его к катушке, которая осталась висеть на тросе в метре над полом, когда я отошел в сторону. Я щелкнул пальцами, и катушка исчезла за ненадобностью. Теперь у меня был опоясывающий эту субреальность меридиан, а единственный узел на нем я буду считать северным полюсом. Как в предыдущей субреальности я убедился, что ориентирование в пространстве становится проще, если определиться, где в нем верх, а где низ, так и здесь мое привыкшее к порядку сознание требовало наличия системы координат. Убедившись, что трос висит в воздухе, привязанный к самому себе, и не падает, я довольно потёр ладоши. Вот только что мне теперь с этим делать?

Повернувшись спиной к моему «северному полюсу», я отправился прямо, считая шаги. Чуть меньше тысячи шагов понадобилось, чтобы вернуться к нему с другой стороны. Вот и всё. Совсем небольшая субреальность, которая показалась мне на первый взгляд совсем непримечательной для того, чтобы искусственный интеллект нейронета поместил ее в Улей. И, похоже, я застрял в ней надолго.

Здесь не было смены дня и ночи, а мое безупречное внутреннее чувство времени дало сбой, и я не знал, как долго я здесь нахожусь. Часы, дни, недели? Время здесь словно тоже двигалось по кругу, как и я, когда пытался идти по прямой. Я потерял надежду выбраться из этого замкнутого пространства, и мне лишь оставалось надеяться, что рано или поздно создатель субреальности, которая стала моей тюрьмой, появится и освободит меня. А может, Джонатан спасет меня в реальном мире, и я тут же выберусь отсюда? По крайней мере, хотелось в это верить.

Свое время я решил потратить на эксперименты с нейронетом. У меня легко получалось материализовывать любые предметы, которые я видел ранее в реальной жизни, или хотя бы приближенно представлял их себе, но сейчас я хотел попробовать материализовать какое-нибудь живое существо. Я все чаще думал, что каким-то неосознанным образом мне это уже удалось с Лизой, которая, по всей видимости, была отражением в нейронете моей реальной дочери. Но сейчас я хотел сделать это намеренно и сознательно.

Начать нужно с чего-то простого. Я представил гусеницу, которая ползет по моей руке. Получилось не сразу, мне понадобилось представлять ее все подробнее и подробнее, до мельчайших деталей, прежде чем в темноте проступили первые неясные очертания. Великовата! Вот, так в самый раз! О, она уже шевелится! Получилось!

Гусеница поползла по моей ладони, ненадолго задумалась на развилке между указательным и средним пальцем, после чего выбрала первый, медленно доползла до его кончика и остановилась, перебирая усиками. Дальше пути не было. Вскоре она замерла, словно окаменела на кончике моего указательного пальца, и все мои попытки расшевелить ее ни к чему не привели. Нет, так дело не пойдет!

В чем же проблема? Я представлял гусеницу довольно подробно, но вместо нее получился словно какой-то поврежденный робот, который выполнил свою программу и выключился. Что здесь пошло не так? Может, дело в том, что настоящие гусеницы обычно ползают по листьям, едят их, потом подрастают и превращаются в куколок, из которых вылупляются бабочки, а я всего лишь представлял какую-то абстрактную гусеницу, которая бесцельно ползет по прямой? Зачем ползет? И что с ней станет, когда она доползет до конца? Видимо, в нейронете не было ответа на эти вопросы, и когда моя гусеница доползла до конца своего пути, она выполнила поставленную мною цель и потеряла свой «смысл жизни».