– Помнишь ли ты вопрос Лусулу о замене частей тела их улучшенными версиями? – спросила Ханна. – Возьмем, к примеру, солдата, ноги которого позволяют ему перемещаться со скоростью лошади. А что, если у него будет больше чем одна пара рук? Одной он натягивает лук, другой размахивает боевой секирой, третьей орудует мечом и держит щит. Никто не устоит против такого воина.
– Раб с четырьмя сильными руками и особо короткими ногами очень пригодится в самых неудобных шахтах, чтобы добывать в больших количествах золотую руду, – подхватила Рей. – Насколько удобнее, если его умственное развитие будет низведено до стадии вола, чтобы он упорно работал и без ропота переносил самые суровые условия? Целитель Ассем выращивает растения, способные производить подобный эффект на мозг. А мы с Ханной со временем сможем произвести физические улучшения.
– Ты ведь видел дрессированных обезьян, которые несут охрану у ворот туннеля, ведущего в сады? – спросила Ханна.
– Да, видел. И слышал, что их называют трогами, – ответил Таита.
Ханна слегка нахмурилась:
– Это слово в ходу у простонародья. Мы называем их троглодитами. Они произведены из вида древесных обезьян, населяющих большие леса к югу. За века содержания в неволе, а также в результате хирургического вмешательства и применения растительных снадобий мы смогли развить их интеллект и агрессивность до уровня, наиболее устраивающего нас. Подобными же средствами мы заставили их полностью подчиняться воле человека, отдающего им приказы. Естественно, разум у них примитивный и неразвитый, что делает их более восприимчивыми к вмешательству со стороны человека. Но мы пробуем эту методику на наших рабах и пленниках и добились изумительных результатов. Когда ты станешь членом гильдии, я с удовольствием познакомлю тебя с ними.
Таиту от этих откровений мутило. «Они обсуждают опыты по созданию существ, которые утратят человеческие черты, превратившись в омерзительных чудовищ, – думал он. Но маг предусмотрительно старался не выказывать своего отвращения. – Эти ученые развращены злом Эос. Их искусство оказалось искажено и отравлено ее ядом. Как не хватает мне общества простых честных людей, таких как Мерен и Наконто, – думалось ему. – Как хочу я ощутить освежающую и светлую невинность Фенн!..»
Как-то раз по пути из библиотеки он снова задал Ханне вопрос, разрешат ли ему покинуть Облачные Сады и съездить в Мутанги, хотя бы ненадолго.
– Товарищи наверняка обеспокоены моим затянувшимся отсутствием. Мне хотелось бы заверить их, что со мной все хорошо и мне ничто не угрожает. А затем я буду рад возвратиться сюда и начать подготовку к моему вступлению в гильдию.
– К несчастью, вельможа, решение не зависит от меня, – сказала она. – Насколько понимаю, Верховный совет хочет, чтобы ты оставался в Облачных Садах до полной поправки. – Она улыбнулась ему. – Но не унывай, вельможа. Этот процесс займет не более года. Уверяю, мы сделаем все от нас зависящее, чтобы ты провел это время как можно более плодотворно и насыщенно.
Перспектива прожить еще год, не видя Фенн или Мерена, угнетала Таиту, но он утешал себя мыслью, что едва ли колдунья станет ждать так долго, прежде чем сделать решительный шаг в затеянной ею игре.
Привитые части тела продолжали расти с изумительной скоростью. Ему вспомнился совет Лусулу: «Привыкайте наслаждаться радостями, которые приносят возвращенные вам целительницей Ханной мужские органы. Наслаждаться и гордиться». Лежа на циновке в ночи, Таита начал исследовать себя. Ощущения, порожденные собственными прикосновениями, оказались так сильны, что вторгались в сны. Демоны похоти, которые поселил в его душе бесенок из грота, становились все более настойчивыми и требовательными. Сны одновременно пугали и притягивали. В них его навещала прекрасная гурия. Она бесстыдно обнажала перед ним свои женские прелести, и маг восхищался их совершенной, как цветок орхидеи, формой. Запах и вкус женщины казались слаще любого спелого плода.
Впервые почти за столетие его чресла изверглись. Это сопровождалось таким мощным ощущением, что оно не могло сравниться ни с экстазом, ни даже с агонией. Таита очнулся, хватая воздух и дрожа; по телу стекала липкая жидкость. Прошла, наверное, вечность, прежде чем ему удалось вернуться из дальних пределов своего воображения, к которым увлекла его за собой гурия из сна.
Он встал и зажег масляную лампу; найдя подаренное Рей серебряное зеркало, встал на колени на циновке. При свете фитиля он ошеломленно воззрился на отражение своих гениталий. Пенис оставался набухшим, как на картине, показанной бесенком в воде пруда. Он имел идеальную форму, величественный и мощный.
«Теперь мне ясно стремление, управляющее всеми полноценными мужчинами, – подумал маг. – Я стал одним из них. Приобретенный мной орган является моим возлюбленным врагом, двуликим зверем. Если я научусь повелевать им, он будет доставлять мне удовольствия и наслаждения, о которых говорила Лусулу. Если он будет повелевать мной, то уничтожит меня так же бесповоротно, как это замышляет Эос».