Читаем На краю света. Подписаренок полностью

Но вот наконец все тронулись в путь-дорогу вверх по Ямной… Впереди всех, конечно, Тимка. Он ведь парень яровый. За ним Федот Саетов, затем мой отец, потом дядя Илья. Последним шел Елкин. Кроме общего снаряжения, Тимка и Елкин взяли с собой еще по топору.

Мы с дядей Гарасимом проводили их за избушку на пригорок и долго смотрели им вслед, пока они не скрылись за поворотом речки. Нам жаль было их. Мало ли что там на охоте может приключиться. Но и себя нам тоже было жаль. Их все-таки пятеро. И народ все взрослый. Не то что мы — старый да малый. Остались здесь вдвоем, как Робинзон с Пятницей на необитаемом острове. Конечно, тайга — это не океан. Но все-таки она на океан чем-то похожа. Кругом, может, на тысячу верст ни живой души, ни путей, ни дорог. Только одна наша дорога — в Кульчек, да и ту за ночь так замело, что и не выберешься…

Но думать да сокрушаться об этом было некогда… Солнце с грехом пополам вылезло на тусклый небосклон, и нам пора было приниматься за дело.

— Чем же мы сегодня займемся? — спросил меня дядя Гарасим. — Дрова будем пилить, нарты делать или этот самый побег сооружать? — Потом подумал немного и решил: — Давай начнем побег. Может, в самом деле бог даст фарту и привезут нам зверя, а то и двух… Во-он видишь на бугорочке две сосны. Там и будем его делать. Беги, принеси из избушки топор да котелок для воды…

Около выбранных сосен я стал перво-наперво обтаптывать снег, а дядя Гарасим делать на высоте в рост человека на сосне зарубки в ладонь шириной и в заветь глубиной. Потом я принес из речки котелок воды, и мы стали осторожно поливать это углубление, чтобы оно как следует обледенело. А потом он сплел из вожжей в углублении толстое кольцо с петлей, и мы смочили его водой. В общем, все сделали так, как обсказывал Толоконников. И у нас получался хороший побег. Таким же манером мы сделали второй на другой сосне. И проваландались с этим делом до самого вечера. А на другой день мастерили из наших саней нарты. Потом нарубили пихтовых веток и устлали ими нарты. Чтобы зверям по дороге в Кульчек мягко было лежать на этой подстилке.

А дядя Гарасим в общем-то оказался мужиком сноровистым. Хоть и не охотник, а все соображает, что надо. И топором хорошо орудует, и по хозяйству все помнит, чтобы лошадей вовремя посмотреть, напоить и сенца им подбросить. И вовремя скажет сходить в избушку погреться, а вечером как следует обсушиться, так как с самого утра все время приходится пурхаться в снегу.

А на третий день мы решили идти в ельник за мхом. Все эти дни я поглядывал на Тимкину винтовку и ждал — не прилетит ли к нашему зимовью какой-нибудь захудалый глухарь. И теперь я решил взять ее с собой. Может, там, в ельнике, окажутся наконец эти проклятые глухари. Да и вообще с ружьем как-то спокойнее… От зимовья далековато. Мало ли что в тайге может приключиться… Дядя Гарасим не советовал мне сначала брать ружье, а когда увидел, что я чуть не до слез расстроился, сказал:

— Ладно уж… Бери… Может, в самом деле подстрелишь глухаря. Мало ли чего в жизни не бывает.

Ну, тут я, не говоря ни слова, сразу же повесил Тимкину винтовку за плечи со всей его ружейной амуницией, засунул топор за опояску, встал на лыжи и, как заправский охотник, отправился в этот самый ельничек. А дядя Гарасим шел уж за мной, прихватив с собой несколько мешков под мох.

Но в ельнике в тот день мне не удалось увидеть ни одного глухаря, ни одной белки. Все они с нашим приходом куда-то попрятались. Да и некогда мне было там ими заниматься. Надо было собирать мох. Дядя Гарасим притащил четыре пустых мешка. И хоть на старых елях мху было много, но попробуй-ка набери его столько. Да еще голыми руками, да еще в такой мороз. Не до глухарей тут и не до белок. Так что пришлось мне снять свое ружье и амуницию, повесить все это на елку, поставить тут же свои лыжи и начинать собирать этот мох… А дядя Гарасим сразу же разгреб в одном укромном месте снег и развел там костер. Так мы и провели почти весь день в этом ельнике. Погреешься у костра и начинаешь собирать мох, пока руки не обледенеют. Потом опять погреешься и опять берешься за это дело.

Перейти на страницу:

Все книги серии Память

Лед и пепел
Лед и пепел

Имя Валентина Ивановича Аккуратова — заслуженного штурмана СССР, главного штурмана Полярной авиации — хорошо известно в нашей стране. Он автор научных и художественно-документальных книг об Арктике: «История ложных меридианов», «Покоренная Арктика», «Право на риск». Интерес читателей к его книгам не случаен — автор был одним из тех, кто обживал первые арктические станции, совершал перелеты к Северному полюсу, открывал «полюс недоступности» — самый удаленный от суши район Северного Ледовитого океана. В своих воспоминаниях В. И. Аккуратов рассказывает о последнем предвоенном рекорде наших полярных асов — открытии «полюса недоступности» экипажем СССР — Н-169 под командованием И. И. Черевичного, о первом коммерческом полете экипажа через Арктику в США, об участии в боевых операциях летчиков Полярной авиации в годы Великой Отечественной войны.

Валентин Иванович Аккуратов

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука