На крючке ярости

Свежий ветерок трепал короткие волосы и ворот легкой рубахи, заставляя ежиться и ностальгически вздыхать о собственной длинной шевелюре. Вокруг сновали люди, что-то продавали, что-то покупали — ничего необычного, все так, как должно быть на рыночной площади.

Но что здесь делает он?

Мужчина поднял руку и, хмурясь, сжал и разжал кулак. Внимания на него, судя по всему, особенного не обращали, а это могло значить только одно — выглядит он сейчас уже не как беглый каторжник. Впрочем, он ведь и чувствует себя на порядок лучше.

Он осторожно провел ладонью по короткой шевелюре и, с приятным удивлением осознав, что она более не спутана, что волосы лежат шелковистой волной, негромко хмыкнул. Мнение о самом себе у него поднялось на несколько пунктов.

Он еще раз посмотрел на свою руку, начиная задумываться уже о том, как чувствует себя, вернее — кем чувствует себя и, стиснув кулак, широко, совершенно по-звериному улыбнулся.

Да! Он не ошибается, он не может ошибиться! Наконец, наконец-то! Он чувствует ее, свою силу, ощущает, как она вновь бурлит и переливается по жилам, он понимает, он сознает себя как хранителя памяти! Еще не совсем мага… но уже как создание великого учителя.

Значит, сюда, на рынок, его отправил Рейнир. Что ж, это не удивительно — учитель часто отправлял его за покупками, не только чтобы использовать как дешевую рабочую силу, но и чтобы максимально социализировать бывшего каторжника.

Винсент помнил, что поначалу он шарахался от людей. Так было тогда, в шестом веке, тогда, когда он бежал с каторги, но не сейчас и не для него. Сейчас он другой, он помнит, сознает себя другим, воспринимает себя иначе…

С каторги он бежал уже много лет назад, так давно, что не должен был бы этого помнить, да и не вспомнил бы, не приключись с ними такая неприятность. Но даже повторение страшного сна, даже новое возвращение на каторгу не оставило на нем такого же следа, как и в прошлом.

Сейчас, здесь, на рыночной площади он стоял совершенно спокойно и уверенно, ощущая себя Винсентом де ля Бошем, хранителем памяти, учеником Рейнира, но отнюдь не беглым каторжником ла Бошером.

Тот остался в прошлом, где ему самое место. Пожалуй, единственный, кто еще звал его Венсеном, был…

— Венсен! — чей-то голос, очень знакомый, но совсем не принадлежащий тому человеку, про которого думал хранитель памяти, заставил его вздрогнуть и на секунду замереть, теряясь в многообразии вариантов поведения. Повернуться? Взглянуть врагу в лицо, открыто, без страха, как он привык смотреть всегда?.. Или не подавать виду, что слышал, не раскрывать инкогнито, ибо сие в этом веке может быть чревато, причем чревато смертельно?

Если он ответит, этот мерзавец, безусловно, не станет таиться, не станет притворяться ради него. А не ответит — он решит, что уже победил и нападет со спины. От такого, как он, этого вполне можно ждать…

Винсент медленно, неотвратимо грозно повернулся, открыто взирая в лицо извечному врагу. Прятаться, притворяться он желания не испытывал, предпочитая лучше разобраться потом с могущими последовать проблемами.

— Мактиере… — голос мужчины прозвучал откровенно зловеще: никакого уважения к этому негодяю он не питал, — Значит, я не ошибся.

Анхель, молодой, самоуверенный, отчего-то очень радостный, широко улыбнулся в ответ.

— Ты не мог ошибиться, Венсен. Ты всегда был умен и догадлив, слишком догадлив и умен. Обычно таких как ты, в живых не оставляют…

— И не сумев сделать этого в будущем, ты решил попытаться оборвать мою жизнь в прошлом, — подхватил хранитель памяти, как бы невзначай разминая кулаки, — В том времени, где я еще смертен… Забавно. Должен признать, идея хороша, но и в ней есть некоторые недоработки, — он прищурился, склоняя голову набок и очень мягко проговорил, — Если смертен я, то смертен и ты.

Мактиере ухмыльнулся в ответ.

— Но я силен, тогда как ты все еще слаб. Если не ошибаюсь, сейчас ты едва ли знаком со стариком и не успел ничему у него научиться?

Винс на секунду замер, просчитывая возможные варианты ответа и внезапно, осененный догадкой, куснул себя за губу, глуша невольный смех.

— Может быть, может быть… — задумчиво проговорил он, с любопытством созерцая противника, — Но память-то все еще при мне. А для кое-чего нужны только знания, не правда ли… заклинатель?

Последнее слово хлестнуло Анхеля, как бичом — в нем чудилась насмешка посвященного, сведущего и способного мага над тем, кто не мог творить колдовство иначе, как при помощи слов.

Заклинатели никогда не были в почете у магов, всегда полагались людьми более слабыми, менее способными, и Мактиере прекрасно знал это. Знал и тихо злился порою, стремясь сделать свои заклятия более сильными.

Теперь Венсен открыто ткнул в больное место чувствительного маркиза, и этого оказалось достаточно, чтобы тот, вскипев, перешел к решительным действиям.

Опустился на одно колено Анхель так быстро и, вместе с тем, столь изящно, плавно, текуче, что хранитель памяти даже не сразу сообразил, что он собирается делать.