На кромке сна

А когда Паню в очередной раз сваншотил какой-то смурф в топовых шмотках, он заметил, что все цифровые погремушки лишь обворовывают жизнь, причем глаз у них, как у домушника с только что сломавшимся голосом на первой вылазке – берут только всякую дорого блестящую пошлость. Пане повезло – он уехал прочь на ночной электричке, в закат сюжетных игр и MMORPG, на заре фотореализма и MOBA-доильников, когда голоса Альянса игроделов звали еще не так пронзительно, а battle for your mind не был таким ожесточенным. Но, сказать честно, даже через несколько лет после выпада из виртуала Паню иногда посещало такое чувство за его любимыми, полезными и – что главное – «правильными» делами, будто бы все это лишь какое-то лживое отвлечение, обман, отвод глаз от вполне конкретной прямоугольной рамки в его комнате. И это не была ломка, нет. Таково было реликтовое излучение того идеального, но навсегда утраченного мира, который приютил всех разочаровавшихся в реале. Временами, конечно, случались рецидивы, но надолго Паню уже не захватывало. Из-за комплекса бездельника и паразита, под кнутом которого строгались первые (и все последующие, если быть честным) Панины успехи на внеигровых поприщах, он испытывал неизъяснимый зуд и пребывал даже в каком-то горячечном состоянии, когда пытался раствориться в действе на экране, что раньше получалось без особых усилий.

Голоса мамы и всех приглашаемых в «прокаженную» комнату родственников, которыми раньше будто бы говорил сноп строгого, но праведного света, лившийся из дверного проема, переселились в Панину голову. Это мамино причитание, эти ее серьезные взрослые вопросы, холодным лезвием проводящие по Паниному самолюбию, мирно посапывающему в ватке комнатного уюта. Этот снисходительно-наставительный тон родственников, их соображения о том, куда Пане можно себя приткнуть, которые напоминали размышления чешущего репу мужика о том, куда и как можно откатить огромный шлакоблок с участка – булыжник эти слова не двигают – не для того сказаны, – но мужицкую смекалку тешат. Конечно, намного проще отобрать у ребенка игру, чем дать ему в реальности то, что он в ней находит. Потому что дать ребенку убедительную цель в жизни, а не выводок страхов, от которых он всю жизнь будет бегать по затхлым кабинетам, увы, невозможно в условиях галдящего рынка, на котором товары старательно делают вид, что они – покупатели.

В общем, компьютерные игры больше не улыбались Пане. Но лишь потому, что игрой стала сама жизнь. Вернее, она теперь состояла из них. Москва, может, и была третим Римом для новых византийцев на тонированных повозках и в малиновых сорочках, но для Пани она была одним большим залом с аркадными автоматами. Были мини-игры вроде тетриса, в который Паня играл, идя по уложенному плиткой тротуару, но были и проекты покрупнее, настоящие игрища.

Они выводили Паню на ночные улицы, гулять по орочьим чугунным проспектам, бродить по эльфийским рощам, прилуняться на поверхности девятиэтажного мира гномов, что сквозь мглистую тьму сонно смотрел своими алмазными глазами прокуренных лестничных клеток, теряться в его глухих, скрюченных ржавчиной дворах, разгадывать изразцовую мозаику домов, оставленную некогда Красным Сфинксом, – наконец, заглядывать в окна первых этажей, где, как в разъятом кукольном домике, текла, быть может, неведомо для самих жильцов, простая и красивая жизнь, цвела и увядала дородная и тугая, как спелый нектарин, любовь. И то, что Паня мог лишь своим взором греться об это телесное, лоснящееся в быту и каждодневной круговерти тепло, стоя на улице и ежась от январского холода, было для него до боли в отмороженных пальцах символично.

Жизнь в разрезе оконной рамы вызывала в Пане невыразимый трепет. Но для нее Паня был лишь частью промозглой картинки за окном, от которой хотелось скорее отгородиться шторой и укрыться пледом. Право, этот мир был бесконечно увлекательным и познаваемым, но с каждым годом в Пане крепли сомнения, которые к совершеннолетию обернулись ужасом осознания – Красный Сфинкс разложился на плесень и на липовый мед, так что квест этот сдавать больше некому.

Лапки отчаяния все смелее и смелее ходили где-то внизу Паниного живота, отзываясь спазмом тоски. Но, может, это был всего лишь один из побочных квестов? Может, вернувшись на пару локаций назад, еще можно было найти заветного NPC с золотистым восклицательным знаком над головой? Везде Паня исступленно, неясно для самого себя, искал лишь одного – новый виток когда-то упущенной квестовой ветки.