На кромке сна

Но тем больше довольства испытывал Паня от того, что с Евой жизнь свела его без посредников. Она каскадом лайкала его фотки, а он написал ей, чтобы она прекратила. Она училась в девятом классе, а он – в десятом. Она слушала «Golden Days», а он – «Fell on black days». Она смотрела «Зеленый фонарь», а он читал «Синий». Она курила, а он – нет. Он писал, а она – нет. Но, подсаженные на один и тот же сорт героина, про который сквозь клыки, еле сдерживаясь, чтобы не ширнуться прямо на елке, говорил Эдвард из «Сумерек», им было хорошо вместе. И даже без этой скрученной из календарных листов шмали, прогорающей с одной затяжки, была какая-никакая жизнь, которая иногда даже из вынужденного эрзаца превращалась в приятный досуг. Мама Евы была тренером по вейксерфингу. Зимой она летала в Тайланд на кэмпы или тренировалась в бассейне с подвешенной под потолком лебедкой, а с первым московским теплом она обосновывалась в яхт-клубе у «Крокус-Сити», в народе известном как «Силиконовая лужа» – из-за предваряющего пристань ресторана с роскошной летней зоной: бассейн, лежаки, зонтики. Естественно, контингент здесь был по большей части силиконовый от многочисленных косметических правок. Словом, южный изыск, растекшийся лужей хлорки по холодным столичным широтам. Пане сразу пришелся по вкусу вейксерфинг – такой же скейт, только доска сама едет, если посильнее надавить передней ногой, сама взмывает в воздух, если подпрыгнуть, и падать не больно, если, конечно, не на доску. Единственное, спорт этот был едва ли для рублевых кошельков, и даже со всеми «по дружбе» выходило очень недешево. Позиция, что дело это надо прекращать, была вполне разумной, но ее так громко и навязчиво занимала мама, что Паня пошел получать права на вождение катера – так можно было обеспечить свое увлечение и даже немного подзаработать.

Игровая зависимость, приключившаяся с Паней и продлившаяся вплоть до конца средней школы, хоть и превратила его в голумоподобного обитателя темных комнат, залитых бледно-синим светом монитора, однако же в учебе стала некоторым подспорьем. Паня довольно быстро сообразил, что учеба – та же онлайн-игра: тысячи квестов единого левел-апа ради. А во второй четверти, когда выходила очередная игра серии «Assassin's Creed» (особенно, если пиратка была с русификатором), Паня исправно шел из года в год на пятерку по истории. Впрочем, шел-то он шел, но до нее так ни разу и не дошел – много пропусков.

В играх, в отличие от жизни, награда за труды прилетала безотлагательно, что в пределах рамки монитора наладило в Паниной голове целую магистраль, устланную тульскими пряниками, по которой он изо дня в день устраивал многочасовые заезды, прерываясь лишь на туалет и прочие неприятные нужды типа школы, секций или походов с мамой в магазин.

На ютуб Паня залазил примерно так же, как на любой порносайт из его постыдного списочка: рассеяно блуждающим взглядом среди сочных, оживающих при наведении заставок и аппетитных названий, в общих чертах обозначающих фальшивый замес, Паня находил наиболее пышногрудый дискурс, обещающий, как выражалась бабушка по маминой линии, стоя, лежа и с колен раскрыть все интересующие Паню грани мироздания. То же самое было и с кино, огромные порции которого заглатывал по ночам экзистирующий Паня.

Но однажды он, сидя в темноте перед бездельно горящим монитором и слушая чилловые биты, открыл страшный закон фломастеров. Суть искусства, согласно ему, сводится к тому, что специально обученные рукастые и остроглазые мастера выплескивают, хорошенько сверившись с календарем Flo (девушки поймут), свое «фу» на мировой рынок, а куча дегустаторов пишет диссертации о своих вкусовых ощущениях и ездит по конференциям с докладами. Все фломастеры, как известно, на вкус и цвет разные – так что всяческое фуфло в Библиотеке Конгресса или Лувре должно было быть вроде как делом вкуса каждого. Однако по какому-то трагическому недоразумению кружок токсикоманов стал одной из ведущих социальных инстанций со своей иерархией, положение в которой зависит от того, как много старых и ядрено-кислых фетровых кончиков ты можешь облизнуть, не поморщившись.