На крутой дороге

Рыжеволосая женщина именно так и держалась, как непосредственный участник освобождения рязанца. Она сообщила профессору то, чего он никак не мог дождаться от Чубатого. И, не отвечая на вопрос Петра Михайловича: «Кого отправляют?» — еле слышно добавила:

— В три часа ночи.

Она умышленно сказала правду.

— Я чувствую себя очень скверно, — ответил на это профессор. — Я просто болен.

Он решил пойти домой. Она проводила его. Даже помогла лечь на диван и поудобнее подложила ему под голову подушку.

— Может, вам что-нибудь нужно? — намекнула она на свою готовность сделать для него что-то более важное, чем та помощь, которую только что ему оказала.

— Если вам нетрудно… — проговорил профессор и запнулся.

Он хотел было попросить, чтобы она пригласила сюда Чубатого. Женщина затаила дыхание. Она уже была готова услышать от него то, чего так добивалась. Но профессор болезненно простонал и после паузы промолвил:

— Если вам нетрудно… сообщите мне, когда придет фон Эндер… У меня нет сил ожидать его там… Сами видите…

Женщина вышла.

Профессор сразу же поднялся с дивана и нетерпеливо стал выглядывать то в одно, то в другое окно.

Время шло, приближался вечер, а ни Яша от Грисюка, ни Чубатый со станции все еще не приходили. В комнате стало душно. Безветренный зной накалил воздух и превратил его в пышущее жаром варево. Трудно было дышать. Даже листья акаций свернулись в трубочки и неподвижно свисали, словно омертвевшие.

Уже в сумерки к профессору пришла медсестра и принесла страшную весть: машинист, на которого профессор возлагал огромные надежды, арестован. Во время ареста у него нашли схему вагона номер один и какие-то особые инструменты.

Профессор почувствовал, что приближается решающая минута. Оставшись один, он быстро просмотрел бумаги в потайном ящичке в стене, сжег несколько старых прокламаций и невольно нащупал пальцами порошок в боковом кармане.

«Хорошо, что нет дома Александры Алексеевны», — подумал он. Еще утром он послал жену в Томашовку, к Горпине Романовне, якобы для того, чтобы купить продукты.

Неожиданно на пороге коридорчика, словно тень, появилась маленькая, щупленькая женщина с высоко поднятой и сильно окровавленной рукой. Кровь струилась от запястья к локтю, капала на кофту, на босые запыленные ноги. Женщина умоляюще подняла испуганные темные глаза:

— Можно к вам, пан доктор?

Профессор ужаснулся. В такое напряженное для него время он не хотел принимать больных, да и не должен был принимать, но врачебный долг победил.

— Что с рукой? — забеспокоился он, сразу определяя серьезность травмы. — Заходите.

Однако женщина стояла, не решаясь проходить в комнату.

— Если у вас кто-нибудь есть, не беспокойтесь, я подожду.

— Да заходите же! — начинал сердиться профессор, силком втягивая ее в кабинет. И сразу же принялся промывать рану.

Но раненая, убедившись, что в кабинете, кроме нее и врача, нет никого, превозмогая боль, простонала:

— Не торопитесь, Петр Михайлович. Я потерплю. Вы вот рецепт посмотрите. — И она достала из-под кофты бумажечку.

— Что это за рецепт? — спросил профессор, настороженный странным поведением неизвестной. Рецепт он, конечно, имел основание читать, раз его дает больной, будь это даже и провокатор. Но как только он развернул записочку, его настороженность к женщине сразу угасла. Это было долгожданное сообщение от Васька Чубатого, написанное на рецептурном бланке условным кодом.

— Я сестра Васька, — промолвила женщина.

Но профессор уже и сам догадался, что это сестра Чубатого. Такая же приземистая, курносая, и такие же огнистые живые глазки. Даже по характеру такая же неугомонная, как и Васько. Лишь несколько дней назад приехала она с Херсонщины, спасаясь от мобилизации, но уже, словно забыв о пережитом, стала связным Чубатого. Да и ранение это, как выяснилось, не случайное у нее. Она знала, что за профессором следят. Следят за каждым больным, который идет к нему. И чтобы обмануть видимых и невидимых шпионов, сама себе ранила руку.

Профессор был очень тронут отвагой этой щупленькой женщины. Но чтобы кому-нибудь не бросилось в глаза ее длительное пребывание у врача, он поскорее забинтовал рану, поблагодарил и отпустил пациентку.

Потом, закрыв дверь на крючок, принялся расшифровывать записку. Чубатый сообщал, что сейчас прийти не может: жандармерия следит за полицией, несколько полицаев уже арестовано. Если удастся, он постарается прийти ночью.

Все это, конечно, было тревожным для Буйко. Но то, что сообщалось во второй части шифровки, просто потрясло его:

«Вагон отправляют в три часа ночи. Немец, на которого мы возлагали надежды, расстрелян».

Профессор читал записку и уже отчетливо ощущал, какой шаткой становится почва у него под ногами. Казалось, вот-вот все рухнет.