В эту ночь – впрочем, совсем скоро придет рассвет – Пато дежурит на узле связи на командном пункте. Поначалу она лежала на расстеленном возле коммутатора одеяле, но час назад, не в силах уснуть, вышла покурить наружу у окна, так чтобы услышать вызов. Глядела на звезды, и ей казалось, что и на земле, и на небе царит мир. Не слышно было даже отдаленных выстрелов, не видно ракет в небе. Ночная безмятежная тишь. Пато задумалась тогда о том, какой же была она сама, когда прежний мир разлетелся вдребезги – девочка, работавшая в «Стандард электрике», отражавшаяся в витринах на Гран-Виа или Пресиадос, сидевшая на верандах баров и кафе, по выходным устраивавшая с друзьями пикники на берегу реки, когда распаковывались корзины с едой, звучали музыка и смех; и о полном неведении всего, что ожидало впереди, и о политическом самосознании, которое до сих пор еще не вытравило из души все предыдущее, как если бы дорога свободы может пролегать по путям счастья. Потом она задумалась о своей семье, о подругах, о парне, пропавшем без вести под Теруэлем, и о капитане Баскуньяне с его завлекательными голливудскими усиками и морской фуражкой – и лишь это последнее воспоминание вызвало у нее слабую улыбку. Она думала о нем и обо всем этом очень медленно, подолгу останавливаясь на каждом образе и каждом оттенке чувств, и ощущала себя очень одинокой и словно заброшенной в какую-то дальнюю даль. Потом погасила сигарету, обхватила себя так крепко, словно речная сырость проникла до самого сердца, и вернулась к коммутатору, чтобы лечь и попытаться уснуть.
Длинный, настырный, пронзительный зуммер. Коммутатор оживает, и над одним из десяти его гнезд зажигается зеленая точка. Пато, как будто только того и ждала, вскакивает – сна уже ни в одном глазу, – присаживается перед аппаратом, надевает гарнитуру, втыкает штекер в гнездо. И ей не нужно глядеть на приклеенную сверху бумажку, чтобы знать, кто звонит. Сердце ее начинает биться чаще.
– Эле-Аче на приеме.
Несколько секунд тишины, нарушаемой лишь потрескиванием статических разрядов. И вслед за тем – спокойный, уверенный голос:
– Говорит Лола. Нас атакуют.
Пато не может сразу определить, говорит ли Баскуньяна или кто другой. Фоном слышатся отдаленные разрывы и выстрелы. Она поворачивается к офицерам:
– Фашисты атакуют Лолу.
Потом делает запись в журнале, лежащем под рукой, записывает: «5:14 30.07. суббота: поступило сообщение об атаке на высоту Лола». На ее голос поворачиваются, поднимают головы несколько человек, спавших поблизости; один из офицеров выходит наружу, а другой поспешно направляется к ней. Это майор Карбонелль: он подносит к уху телефонную трубку, протянутую ему Пато:
– Заместитель командира Эле-Аче на проводе.
– Здесь Лола. Противник крупными силами атакует восточный склон высоты.
Пато слушает этот диалог – в ее должностные обязанности входит устранение помех, буде они возникнут. Ей так и не удалось пока понять, чей же это голос звучит у нее в наушниках.
– Лола, доложите обстановку, – требует Карбонелль.
– Оцениваем.
В эту минуту появляется Фаустино Ланда в сопровождении комиссара бригады и еще двоих офицеров. Всклокоченный, заспанный подполковник на ходу заправляет рубашку в брюки. И буквально выхватывает трубку у Карбонелля.
– Лола? Говорит Ланда… Кто на связи? Комбат?
– Ответ отрицательный. Я – капитан Бош. Первый поднялся по склону, чтобы организовать оборону. Связь с ним через посыльных.
– На каком расстоянии от вас противник?
– В непосредственной близости. У самых брустверов наших траншей.
– Сильный напор?
– Похоже, что так. Поднялись по склону неслышно, пользуясь темнотой, и бросают гранаты.
Офицеры встревоженно переглядываются. Русо показывает на часы, и Ланда кивает.
– Продержитесь до рассвета, – говорит он в трубку. – Очень нужно. Как по-твоему, сумеете?
– Не знаю… Очень жмут. Без подкреплений не справимся. Артиллерийской поддержки не надо – слишком близко они. Мы и минометы применить не можем.
– Понял тебя. Постараемся перебросить к вам кого-нибудь… Об изменениях обстановки немедля докладывать.
– Слушаюсь.
Ланда возвращает телефон Пато и предупреждает:
– Не отключай его, товарищ.
Потом оборачивается к другим: в полумраке морщины на хмуром лице кажутся глубже. Подполковник заметно обеспокоен.
– Они нащупали наше самое слабое место – позиции 4-го батальона.
– Перебежчик, наверно, выболтал, – говорит Карбонелль.
Русо язвительно и злобно замечает, что твердил об этом с самого начала. Говорил вам, говорил – все без толку. Ланда слушает его со скучающим видом и наконец нетерпеливо прерывает:
– То, что ты говорил раньше, Рикардо, сейчас значения не имеет.
– Эти изменники – троцкисты и анархисты – заслуживают самой суровой кары…
– Оставь… Сейчас не до того. Есть дела поважнее. – Ланда переводит взгляд на Карбонелля. – Надо бы перебросить туда людей.
– Надо, да где ж их взять?
– В том-то и дело, – со вздохом соглашается подполковник.
– Я не доверяю Баскуньяне, – гнет свое комиссар. – И хотелось бы знать, что он намерен делать.
– Доложили, что он наверху и организует оборону.
– Все равно не доверяю.