На линии огня

Гипсовая и кирпичная пыль покрывают лицо Хулиана Панисо, как маска, по которой прочертили борозды струйки пота. Скорчившись за баррикадой, сложенной из мешков с землей, мебели, матрасов, которые вынесли из соседних домов, Хулиан, страшно ругаясь, пытается совладать с автоматом МР-28 – у него заело затвор.

– Да возьми другой, – подает совет Ольмос.

– Какой еще, на хрен, другой?.. Это мой автомат, мать его так.

Франкистские пули жужжат совсем близко, стучат о стены домов, с чмоканьем впиваются в бруствер. Панисо продолжает нетерпеливо возиться с автоматом, пытаясь поддеть затвор кончиком ножа. Ничего не выходит.

– Экстрактор накрылся, патрон не извлечь.

– Ну, высунь нос и расскажи об этом фашистам.

– А ты вообще молчи.

Ольмос протягивает руку:

– Дай-ка я гляну. Я разбираюсь в железяках.

– Я люблю эту тарахтелку. – Панисо протягивает ему автомат. – Наладишь – я стану человеком.

– Да уж, это тебе не повредит.

Подрывник оглядывается по сторонам. На баррикаде, время от времени высовываясь из-за бруствера или просовывая ствол в импровизированную бойницу, человек десять республиканцев перестреливаются с франкистами, находящимися очень близко. При поддержке бронетехники – Панисо разглядел по крайней мере два легких германских танка, прозванных «чернышами», – противник – видно, что со свежими силами, – сразу начал яростную атаку. И заставил красных оставить кооператив, где торговали маслом, и винную лавку. Республиканцы держат теперь оборону, имея позади церковь, городскую площадь и главную улицу, а остатки ударной саперной роты, потерявшей две трети бойцов, засели за баррикадами на узких улочках возле церкви.

Пригнувшись, Панисо бежит вдоль баррикады до подвала особняка – лепной герб, некогда красовавшийся у него на фронтоне, сшиблен наземь и разбился на куски – и заглядывает внутрь, в полутьму. Там трое раненых ожидают, когда их эвакуируют в тыл, а в стороне, у стены лежат их оружие и амуниция – допотопная французская винтовка Бертьена, не менее древний мексиканский карабин и русская трехлинейка со штыком. Панисо, недолго думая, хватает ее, убеждается, что патронов подходящего калибра в подсумках достаточно, пристегивает их к поясу. Потом вставляет обойму с пятью патронами калибра 7,62, лязгает затвором, досылая заряд в ствол. От этого звука один из раненых открывает глаза, слабым голосом спрашивает, как там дела снаружи.

– Могло быть хуже, – отвечает подрывник.

– Мы бьем или нас?

– Вроде как ничья… Тебе надо чего-нибудь?

Раненый приподнимает перетянутый окровавленной тряпкой обрубок:

– Новая рука бы не помешала. Прежнюю разрывная пуля оттяпала.

– Чего нет, того нет, товарищ.

– Я так и думал.

Выйдя наружу, Панисо видит, как по одной стороне улицы к нему приближается цепочка людей – они идут, пригнувшись и прижимаясь к стенам домов. Среди солдат он замечает и старшину Канселу. Панисо тоже приникает к фасаду и ждет.

– Пополнение, – говорит старшина, поравнявшись.

Подрывник критически оглядывает солдат. Их человек двадцать – все очень молоды, и вид у них испуганный, они не знают, чего ждать здесь, где оказались.

– Сопляки, – говорит он разочарованно.

– Все, что есть, – кивает Кансела. – Вчера их сильно потрепали на Файонской дороге, убили капитана и лейтенанта. Это было их боевое крещение, и они еще не пришли в себя. Так что их повзводно распределили по другим частям в виде подкрепления. Нам достались эти. Но сержант у них дельный… – Обернувшись, он зовет: – Касау!

Перед ним предстает маленький, худенький, похожий на цыгана паренек – глаза у него цвета морской воды, а лицо такое смуглое, что он кажется мулатом. Ухватки мелочного торговца с ярмарки. Кансела начинает краткую церемонию знакомства:

– Гляди, Касау, это Хулиан Панисо, который остался рядовым потому, что ему так хочется. Говорит, нашивки пусть фашисты носят.

– Салют, – говорит вновь прибывший, протягивая руку.

– Панисо, – продолжает старшина, – в своем деле собаку съел. А потому забудь, что ты сержант, а он нет, и слушайся его во всем. Как меня. Понял?

Тот кивает:

– Понял.

– Ладно, оставляю это воинство здесь. – Кансела, похлопав обоих по плечу, выпрямляется. – Желаю удачи. Берегите этих сопляков, их и так мало.

Панисо удерживает его за рукав:

– У фашистов здесь танки. Два «черныша» по крайней мере. Время от времени высовываются и дают нам прикурить. У них, по счастью, пушек нет, только по паре пулеметов, но все равно радости мало… Пока они довольствуются этим, но если попрут – небо с овчинку покажется. У нас – одно противотанковое ружье.

– Какое?

– «Маузер TG».

– Оно даже банку анчоусов не пробьет.

– То-то и оно.

– Так я-то чем могу помочь?

– Подкинь-ка нам сколько-нибудь бутылок с зажигательной смесью и пару ящиков гранат.

– Неужто уже ничего не осталось?

– Мало.

– Ладно, постараюсь.

– Постарайся. А кто наводчик-то у нашей пушчонки?

– Я. Когда вернусь.

Кансела удаляется, а Панисо и сержант смотрят друг на друга.

– Табачок есть? – спрашивает подрывник.

– Есть немного. И самокрутки готовые.

– Как славно-то.