На линии огня

Присев на корточки, они покуривают, обмениваясь впечатлениями. Солдатики с винтовками между колен привалились спинами к стене и застыли в ожидании. Происхождение каждого узнается с первого взгляда: одни по виду принадлежат к среднему классу, и заметно, что они не горят желанием воевать; другие – достаточно взглянуть на их руки – дети рабочих и крестьяне, покорно принявшие то, что им выпало. Однако вполне ясно, что и те и другие, только дай им волю, побросают свои винтовочки и разбегутся. Почти все втягивают головы в плечи при жужжании пуль или грохоте недальнего разрыва. Сержант рассказывает, что их после призыва поначалу послали служить в батальон, которому поручено было всего лишь охранять берег в восточной зоне. Не робей, ребята, твердили им, вы и выстрелов-то не услышите. А потом в один прекрасный день погрузили в эшелон и привезли на Эбро.

– А ты? – спрашивает Панисо.

– Да я тоже думал, что будем в береговой обороне. Подмазали кого надо, чтобы отправили служить в эту часть, а оно видишь, как обернулось…

– Не обидишься, если я спрошу?.. Ты цыган?

Светлые глаза смотрят с опаской.

– Тебе зачем это знать? Я что, похож на того, кто кур ворует?

– Да нет, из чистого любопытства. У меня в Союзе были друзья-цыгане.

Лицо Касау разглаживается.

– Шахтер?

– Бурильщик первой категории.

– Да, во мне есть цыганская кровь. Со стороны матери. А еще я был бандерильеро.

– Не свисти.

– Ей-богу. Выступал в квадрилье Альгабеньо.

– Ну надо же, как бывает в жизни. Вроде я тебя видел на арене.

– Может, и видел. Но судьба развела. Маэстро стал фашистом, а я вот – перед тобой.

– А как же тебя в сержанты произвели? Полковую школу, что ли, кончил?

– Конечно. Но вдобавок имелось у меня кое-что раньше. Летом тридцать шестого мы с приятелями собрали отряд, реквизировали грузовик и стали колесить из города в город. И даже одного епископа расстреляли. От Кастельона до Валенсии ни одного фашиста в живых не оставили.

– Кое-кто, может, все же уцелел?

Касау улыбается, преисполненный пролетарской гордости:

– Поверь, ни единого. Отряд наш назывался «Дети Ленина».

– Прямо Ленина? Ни больше ни меньше?

– Да.

– Ну то есть знаешь, куда там нажимать, чтоб винтовка выстрелила?

– Уж будь покоен.

– А в бою бывал?

– Опыта маловато, конечно. Но после вчерашнего уже книжку могу написать.

– Тяжко пришлось?

Касау затягивается окурком сигареты так глубоко, что пламя почти обжигает ему ногти. Задержав дым, очень медленно выпускает его.

– «Тяжко» – это мало сказать, – произносит он наконец. – Нас послали следом за тремя танками и даже не сказали, что там впереди. Танки сильно оторвались от нас, и два были подбиты. Франкисты стали щелкать нас, как куропаток: перед боем было нас двести девяносто четыре человека, а когда назад пришли – двести семь. Да еще многие в плен попали… Капитана Мадонелля убили, и лейтенанта тоже, а наш политкомиссар, гораздый речи толкать, оказался последней сукой – сгинул куда-то, как сквозь землю провалился.

– Теперь понятно, почему у твоих ребятишек вид такой смурной… – кивает Панисо.

– Станешь тут смурной…

Подрывник прячет окурок в жестяную коробочку и, хлопнув по прикладу винтовки, встает, чтобы из-за бруствера беглым взглядом оценить обстановку. И снова прячется. Неприятельский огонь немного утих. Франкисты почти не стреляют, и непонятно пока, хорошо это или плохо.

– Говори, чего нам делать, – требует Касау.

– Пока что размести своих мальцов вон в этом доме и вон в том, видишь? – показывает Панисо. – И скажи, чтоб не жались друг к другу, в кучу не сбивались. Вместе, конечно, веселей, но и шансов, что ухлопают, больше. Распредели их по одному, по двое на отделение к тем, кто там сидит. И пусть тихо сидят, носу не высовывают, если только не начнется настоящая мясорубка.

– А я?

– Будь при мне, если хочешь. И пойдем поглядим, что да как.

Касау тоже собирается выглянуть из-за бруствера, но останавливается. Обрывает движение на середине, словно по здравом размышлении передумал.

– А известно, кто там против нас?

– Легионеры.

– Ох, мать…

Арагонцы из XIV бандеры Фаланги, взявшие восточную высоту, удерживали ее лишь два часа. После ожесточенного обстрела, заставившего их прятаться в трещинах скал, республиканцы, не дав им ни перестроиться, ни перезарядить оружие, ни укрепиться как следует, пошли в контрнаступление. Когда наконец сумели приподнять головы и приготовить оружие, противник был уже в нескольких метрах и вел яростную атаку. И фалангисты, еще недавно захватившие высоту, а потом оказавшиеся под орудийным огнем, после недолгого сопротивления извели последние патроны и гранаты и вынуждены были отступить в беспорядке, а вернее – бежать в панике.

Пу-у-ум-клак-клак.