На линии огня

Сатуриано Бескос и его товарищи с разряженными винтовками, с пустыми патронташами мчатся вниз по склону, прячась за скалы всякий раз, как вблизи разрывается мина. Кое-кто останавливается подобрать раненых, но большинство несется дальше в слепой панике, не обращая внимания ни на что, кроме возможности спасения. Пущенные с хребта 81-миллиметровые мины прилетают по длинной пологой дуге без предупреждения, беззвучно и рвутся, разбрасывая во все стороны осколки камней и стали, состригая кустарник, калеча и убивая людей.

Пу-у-ум-клак-клак.

Вот одна мина рвется впереди – так близко, что Бескос видит оранжевый сполох, и плотный сгусток пыли и воздуха бьет ему в лицо, отбрасывает назад. Чувствуя, как бесчисленные осколки жалят его в голову, в грудь, в руки, он падает на спину, ударяется затылком и, оглушенный, ворочается на земле, тщетно пытаясь встать.

Миномет, о господи. Миномет.

Это первое, о чем он испуганно думает, едва лишь вновь обретя способность думать. И в меня, похоже, попали, эти сволочи меня изрешетили. А я, как назло, не надел каску. Но вот ему удается наконец пошевелиться, и он с тревогой ощупывает себя – грудь и руки, – отыскивая раны. Голова словно онемела, и какое-то странное тепло разливается по лбу между бровей и вниз, к носу. Тогда он дотрагивается до лба и потом, взглянув на пальцы, замечает на них кровь.

Осколком мины – в голову. Боже мой…

Он продолжает в испуге ощупывать голову, пытается пальцами определить, глубока ли рана под сломанной костью. В этот миг он видит склонившееся над ним грязное, закопченное лицо Себастьяна Маньаса.

– Не трогай, – говорит тот. – Дай я посмотрю.

Осматривает рану и с улыбкой хлопает Бескоса по щеке:

– Дурачина ты, камнем ушибло. Всего лишь.

– А кость?

– Цела твоя кость. Кожу рассекло, и шишка вскочила.

Бескос сплевывает едкой горькой слюной:

– А чего же кровь хлещет, словно свинью зарезали?

Маньас осматривает теперь его грудь и руки.

– То же самое. Мелкие камешки отскочили.

– А яйца?

– На месте. Ничего им не сделалось.

– Точно?

– Точней некуда.

– Ну слава богу.

Покуда Маньас обвязывает ему лоб платком, совсем неподалеку разрывается еще одна мина, летят во все стороны камни и земля, засыпая припавших друг к другу парней.

– Давай-ка выбираться отсюда, Сату.

Он помогает товарищу подняться, одной рукой обнимает его за плечи, другой – обхватывает вокруг поясницы.

– Да не надо, я сам могу, – возражает Бескос.

– Чего ты можешь, дурачина?

Так, в обнимку, они спускаются по обратному скату высоты и присоединяются к тем, кто уже успел убраться из-под обстрела: они собрались на прогалине в сосняке, на тех самых позициях, которые две роты занимали в ночь перед атакой на высоту.

– Пилотку потерял, – спохватывается Бескос.

– Да ладно. Другую возьмешь – сегодня их вдоволь.

Один за другим, запыхавшись от бега, еле переводя дыхание, появляются оборванные фалангисты, валятся наземь, переглядываются. Водят еще ошалелыми, блуждающими глазами, ищут товарищей. Лоренсо Паньо и капрал Авельянас при виде Бескоса и Маньаса идут им навстречу. Все четверо обнимаются.

– Врезали нам от души, нечего сказать… – говорит Паньо.

Бескос озирается по сторонам, ища ребят из своего отделения.

– Тресако не видали?

– Нет.

– А Доминго Ороса?

– Тоже нет.

Авельянас оглядывает его забинтованную голову:

– Что это?

– Маньас говорит – пустяки. Камнем попало.

– Разукрасили тебя на славу…

– Да уж.

Фалангисты смотрят на хребет высоты:

– На этот раз мы даже рыпнуться не успели…

– Они, сволочи, времени нам не дали. Только шарахнули в последний раз из пушек, как уже оказались в двух шагах.

– Это интербригада, кажется. Слышал, как они вопят не по-нашему.

– Вот же мрази… Что они тут забыли? Какого дьявола их принесло сюда, испанцев убивать?!

– Орды марксистов, как говорит Саральон.

– А что про него слышно?

– Да он где-то здесь… Видели недавно.

– Цел?

– Ни царапинки.

– Вот ведь… Не зря говорят: «Уроду нет переводу».

– А вот капитана Лабарты чего-то нигде нет.

– О черт… Крутой мужик…

– Я видел его наверху – он пытался собрать людей и дать отпор, – вмешивается Авельянас. – Однако ничего не вышло, а чем дело кончилось – неизвестно. Знаю только – он не спустился. А кто не спустился, тот – сами знаете… – Он выразительно чиркает себя пальцем по горлу.

– Фалангистов они в плен не берут, – мрачно кивает Паньо.

– Интересно бы знать почему, – ворчит Маньас. – Я ведь не просил напяливать на меня синюю рубаху.

– Это ты республиканцам будешь рассказывать, когда они тебя возьмут, – отвечает Авельянас. – Для них мы все одним миром мазаны – и те, кто на передовой, и те, кто в тылу разгуливает.

– Наши не разгуливают! – обрывает его Паньо. – Наши сражаются! Выпалывают сорную траву коммунизма.

Капрал Авельянас беспокойно оглядывается вокруг и трогает его за руку:

– Кончай митинговать… Нашел время…

– Так ведь и мы с ними не церемонимся, – не унимается тот. – Помнишь тех, кого Саральон вывел в расход, когда мы взяли высоту? Всех – от сержанта и выше.

– Хватит, я сказал, – обрывает его капрал.