На линии огня

Трое – Ориоль, Агусти Сантакреу и Жорже Милани – с оружием наготове, внимательно глядя, куда поставить ногу, и время от времени замирая, шагают дальше. Все трое обуты в альпаргаты и идут налегке – при себе ничего, кроме винтовок и штыков. В конце дня их послали разведать, что происходит между сосняком и рекой в окрестностях кладбища. В бой приказали не ввязываться. Только смотреть и слушать – вернуться и доложить обстановку. Пароль на сегодня – «Хуан и Харама».

– Мне кажется, что мы уже на месте, – говорит Милани.

– А я вот не уверен, – отвечает Сантакреу.

И для этого есть основания. Для неуверенности. Близость реки помогает ориентироваться: слышен шум воды, иногда можно рассмотреть ее гладкую темную поверхность. Но трудно рассчитать расстояние. Лес-Форкес, как старший, время от времени останавливается, чтобы взглянуть на звезды, уже отчетливо заметные на небосклоне, и, отмерив дистанцию от ковша Большой Медведицы, находит Полярную звезду. Он помнит, что если держаться так, чтобы она постоянно была справа, они вернутся к своим. Сложность, однако, в том, что неизвестно, насколько они углубились в красную зону, и не выведет ли их обратный путь прямо на позиции республиканцев.

– Давайте-ка подумаем минутку, – говорит он.

Он присаживается на землю, опираясь на винтовку, и остальные, придвинувшись, делают то же самое. Хотя головы всех троих почти соприкасаются, лица в темноте едва различимы. Говорят, понизив голос, и интонация передает владеющее ими напряжение.

– Как бы нам не нарваться на неприятную встречу… Кладбище должно быть где-то поблизости, а там полно красных.

– Говорили – между сосняком и виноградниками.

– Однако мы не видели виноградников. А сосны тут повсюду.

– И что нам делать?

– Либо зайдем с туза и двинем на запад, либо пойдем вверх по течению реки.

– Но ведь в этом случае мы можем оставить наших далеко позади.

– Запросто. Тем более что мы не знаем, на кого выйдем – на своих или на красных.

– А в такой темноте нас могут обстрелять, не спрашивая.

– Вот ведь дерьмо какое…

– Именно так.

Они замолкают, не зная, на что решиться. Внезапно каждая тень обретает облик врага.

– И все же вас послали, потому что имеете боевой опыт, – размышляет вслух Милани. – Разве не так? Вы же ветераны…

– Ветераны тоже теряются.

– Лучше с умным потеряться, чем с дураком найтись, – натужно острит Сантакреу.

Последний свет быстро меркнет, но все еще можно различить что-то. Солдаты сидят молча и неподвижно, прикидывая возможные за и против.

– Ну, надо на что-то решаться, а? – говорит наконец Сантакреу.

Ореоль поднимается на ноги:

– Пошли. Пройдем еще немного, а потом повернем на запад. Только порознь, но, как говорится, на расстоянии голосовой связи.

– Как скажете, господин капрал, наше дело маленькое.

– Отставить шуточки.

Сжимая винтовки, они продолжают путь в полумраке, который скоро сменится полной тьмой. Ореоль идет первым, держа указательный палец на скобе маузера, снятого с предохранителя. Где-то вдали, ниже по реке, в небо взмывает ракета и, опускаясь, высвечивает темные очертания деревьев.

– Куда ж вы, черти, запропали? – неожиданно слышится во тьме. – Где вас носило?

Лес-Форкес переводит дух. Голос раздался совсем близко. И в четырех-пяти шагах из-за деревьев появляется силуэт.

– Заблудились.

– Да и мы тоже заплутали… Присели по большей нужде и потеряли вас из виду.

Голос молодой и звучит спокойно. Уверенно. Но Ореоль, чувствуя, как побежали по спине мурашки, резко останавливается, замирает на месте. Тут что-то не то.

– Хуан и Харама, – говорит он, медленно поднимая маузер.

– Не, я Пабло. А со мной – Пеньяс.

С этими словами темный силуэт придвигается, а за ним вырастает второй. Теперь они так близко, что Ореоля обдает запахом пота, земли и грязной одежды. Он чувствует, как подошедший отводит в сторону ствол его винтовки. И слышит:

– Брось… А то еще, чего доброго, стрельнет: вылетит пулька – не поймаешь.

– Что за черт… – начинает было Милани, стоящий у него за плечом, и осекается.

Слишком близко, чтобы стрелять и чтобы отступать, в смятении думает Ореоль. И слишком поздно вообще что-либо предпринимать. Но все равно, чувствуя, как колотится сердце, делает шаг вперед, снимает правую руку с цевья винтовки и с размаху бьет кулаком в темный силуэт.

– Красные! – кричит Сантакреу. – Ах ты ж, мать твою…

В темноте, ощупью находя противника, сопя от страха и ярости, они сцепляются друг с другом, вслепую тычут кулаками. Лес-Форкес пытается замахнуться прикладом, но от встречного удара искры сыплются у него из глаз, он роняет оружие, спотыкается, отлетает назад и хватается за рукоять штыка на поясе.

– Бросьте это, бросьте! – слышит он крик Сантакреу. – Остановитесь! Стойте!

Капрал замирает, как и остальные: кровь так колотит в виски, словно лопнули вены. Все стоят неподвижно, и во тьме слышится теперь только тяжелое, прерывистое дыхание.

– Нас тут наперечет, – твердит Сантакреу. – Понимаете? Мы – никто! Перебьем друг друга в потемках ни за что! Ни за понюшку табаку! Потому только, что одним надо было облегчиться, а другие заблудились?