На линии огня

Оставив машину, все четверо направляются к кучке офицеров: те одеты по-разному – рубашки с засученными рукавами, синие или цвета хаки комбинезоны, кожаные куртки, – но каждый носит на околыше или на груди красную звездочку и знаки различия. Один – высокий и сухощавый, с веснушчатым лицом, в железных очках на горбатом носу – с любопытством поглядывает на приближающихся иностранцев, что-то говорит другим и снова смотрит. На нем линялая голубая рубашка, застегнутая доверху, до выпирающего кадыка, бриджи для верховой езды, высокие кожаные гетры, на груди – маленький футляр с биноклем, на боку – маузер в деревянной кобуре. Вивиан видит вышитую на берете красную звезду и широкую майорскую нашивку.

– Это Лоуренс О’Даффи, – говорит Фил.

Но американка уже сама узнала командира батальона имени Джексона. Они познакомились в конце прошлого года за ужином в столовой компании «Телефоника», а потом вместе с другими журналистами и интербригадовцами перешли улицу и посидели в баре отеля «Гран-Виа». Майор произвел на нее впечатление человека корректного и приятного в обращении.

– Надеюсь, он нас не завернет, – говорит Чим.

– Да едва ли, – отвечает Табб. – Ларри – душевный малый.

О’Даффи тоже узнал их. И приветствует вежливо, но не слишком тепло. С несколько вымученным радушием. Бросается в глаза, что трое иностранных корреспондента пожаловали не совсем кстати.

– Фил, Чим! Какая приятная неожиданность… Рад вас видеть, Мириам.

– Вивиан, – поправляет она.

– Ох, простите… Вивиан, конечно же. Что вас привело ко мне?

Табб берет инициативу на себя. Непринужденно и раскованно, как и подобает журналисту, поднаторевшему в общении с фронтовиками, он протягивает руку майору, раскланивается с другими офицерами, обещает не слишком докучать. Потом предъявляет аккредитацию на бланке Управления по делам печати и разрешение сопровождать батальон при том условии, что присутствие журналистов не затруднит выполнение боевых задач и не создаст добавочных сложностей.

– Удивительно, что на этот раз вас пустили так далеко, – замечает О’Даффи.

– Ставки в этой игре на Эбро высоки. И надо бы осветить это в прессе как следует. Как тогда, под Теруэлем. А мы трое – люди надежные.

О’Даффи, ловя последний свет дня, обстоятельно вчитывается в бумагу. Командир батальона – ирландец, под началом у него почти триста человек, из которых половина – американцы и англичане, а остальные – канадцы, французы и люди из Центральной Европы. Вивиан знает, что обычно добровольцев из разных стран так не перемешивают, однако из-за крупных потерь в последних боях и ситуации в мире – ходят слухи, что интербригады вообще скоро будут расформированы, – батальон стал настоящим Ноевым ковчегом, куда влили остатки уничтоженных частей, а убыль пополняют испанскими солдатами.

– Безопасности вам не гарантирую, – с этими словами О’Даффи возвращает документ Таббу. – У нас и так дел по горло.

– Не беспокойтесь. Мы побудем здесь денька два и постараемся вас ничем не обременять.

– Провиант у вас свой?

Табб показывает на Педро, который держит в руке туго набитый вещмешок.

– Запаслись.

О’Даффи показывает туда, где продолжаются разгрузка и высадка. Одна лодка не выдержала и затонула – правда, уже у самого берега, – и санитары шлепают по воде, спасая раненых, а те кричат и зовут на помощь. Красноватое небо начинает наливаться чернотой, первые длинные тени ложатся на реку. Хмурясь, командир смотрит на небо. Потом достает из футляра перламутровый театральный бинокль, наводит его на горизонт.

– Думаю, фашисты сегодня уже не прилетят.

– А были налеты?

– Да. Раза два.

– А республиканцы что же?

О’Даффи, не отвечая, продолжает всматриваться в небо.

– Тяжко приходится, – говорит он наконец. – И это еще не конец.

– Мы там видели танки… Ждете контратаки?

– Ну разумеется. – Он прячет бинокль и смотрит на далекий столб дыма. – Затем мы и пришли.

– Сколько у вас людей, Ларри?

– Триста восемнадцать, считая меня. Две роты.

– Англосаксы?

– Этих только сто двадцать три человека. Почти все уже переправились на другой берег. Осталась 1-я рота.

– Это которой командует Россен?

– Тобиаса Россена убили под Сегурой-де-лос-Баньос еще в марте.

– Вот как… Сочувствую вам.

– Теперь вместо него – вон тот, – он показывает на невысокого светловолосого капитана с моржовыми усами под приплюснутым носом. – Канадец. Зовут Манси. Мой заместитель. Хороший человек.

Табб удивлен:

– Я думал, канадцы вместе с французами – в отдельной роте.

– Это раньше так было… Когда отступали от Каспе, где нам пять раз преграждали путь, так что приходилось прорываться с боем, из сорока двух бойцов, которые были налицо утром, к вечеру осталось семеро.

– Сочувствую… – повторяет Табб.

Ирландец медленно наклоняет голову. По губам скользит усталая улыбка.

– В Управлении по делам печати об этом не рассказывают, не так ли?

– Так.

– Ну и теперь у нас все вперемежку. – О’Даффи показывает на своих офицеров. – Вот, к примеру, кроме Манси, у меня есть немец, венгр и американец.

– Как же все они понимают друг друга?