На линии

— Готовсь. То и знай! — отходя, бросил доселе молчащий, посчитав, что и так излишне говорено.

Стряхнув остатки сна, а с ними и мысли о доме, Петро осмотрел косу, проверил, на месте ли точило. Потом, выпростав из мажары вещи, впряг вола и, потягивая за сыромятину, привязанную к продетому в ноздрю кольцу, повел к озерку. Хлеща не желающую пятиться скотину, упираясь в воловий лоб, втолкнул по пологому спуску мажару сперва по ступицы, а после утопил и всю, до жердевых краев. Рассохшиеся колеса давно требовали отмочки.

Неторопливо возвращаясь, услышал оклик.

— Подь, сюда, Петро. Подь! — позвали из темноты.

Подчиняясь властному тону, Петро двинулся на голос и едва не натолкнулся на Тарасенкова, невысокого, сухощавого чумацкого старшину. Его посаженные близко к носу глаза, казалось, выискивали на Петре слабое место.

— Пошто, хлопче, дивчину сбиваешь? — произнес он, продолжая взглядом ощупывать Петра, молча соображавшего, о чем его спрашивают. Тарас Мартынович расценил молчок по-своему. Рука его давящей к земле тяжестью легла на плечо парубка. — Заимеешь своих… Пока ж не осуди, не дам Марийке голову задуривать. — Рука пуще отяжелела, — Брось, хлопче, дивчину охаживать. Не про тебя распускается. — И хоть в лице Петра старшина разбирал лишь озадаченность, он и не подумал усомниться в подозрениях. Поверить, будто единственную дочь его кто-то присушил, не ударив пальца о палец, было выше отцовского сердца.

«Тужится убедить, вроде как и невдомек ему, что изводится об нем девка. Хитер хлопец, да беда — не верю. На мизинец веры нет. Лукавит иль трусит?» — косясь на Петра, раскидывал умом Тарасенков.

Давно стал он запримечивать мелочи и наконец допытался до Марийкиной тоски. Признание опечалило. Хоть и не бездушный деспот, но счастье дочери понимал и собирался устроить по-своему. Верил старшина в счастье и знал, что мало для него одного чувства. Даже двух мало… Сам он, овдовев, неуклонно растил состояние, почувствовав вкус к избытку. Был Тарас Мартынович единственным, кто покинул слободу без нужды — не терпелось хоть где-то прослыть первым богатеем.

Не укладывалось в задумку открытое. Марийка же на все уговоры оставить думать о неподходящем парне украдкой вздыхала, окрики смалчивала, не поднимая глаз. Тарас Мартынович настрого запретил ей появляться там, где обретается хлопец, и однажды за примеченное отходил хлыстиной. Она опять же только спряталась за ресницы. Вот и решил старшина поговорить с самим Петром.

— Зараз молчун, — докончил он тоном, каким усвоил говорить со своими. — Молчи, коли охота. Но гляди, я не шуткую. Примечу — не серчай! — Тарасенков скрылся в безлунной тьме.

С трудом отыскав вола, Петро вернулся к оставленному скарбу. Долго пил из выдолбленной тыквы. Сердце молотило, боясь довериться возникшей догадке. Бывало, поглядывал на Марийку, но с собой не близил, свататься к гарной дивчине и не думал…

16

Азиатский комитет, подобно существующему при Калмыцком наместнике, положил учредить такового ж пристава и в Меньшую Киргиз-кайсацкую Орду, дабы, находясь при хане Ширгазы Айчувакове и пользуясь малой воинской командой, приводил он в исполнение повеления высшего начальства. В рескрипте министру финансов, где собственною его императорского величества рукою было выведено «Александр», поведено было отправляющемуся туда ротмистру Корсакову, сверх жалованья по чину и пенсиона за шестнадцать компаний, им получаемому, производить из Государственного казначейства столовых по пятидесяти рублей серебром на месяц и выдать на подъем, не в зачет, годовой оклад сих кормовых денег.

Ротмистром Корсаков был принят из отставки, весьма краткой. А вообще-то Павел Корсаков был морским офицером. Одиннадцатилетним мальчиком поступил он в Морской кадетский корпус. В январе 1812 года получил чин лейтенанта. Имел за собою тридцать одну мужскую душу в Олонецкой и Новогородской губерниях. Приходилось служить. Служба кинула его в новое море, брызги которого забили ему глаза уже прежде, чем он подобрался к Оренбургской линии.