На литературных баррикадах

И, что называется, под занавес «Весна». Это был какой-то взрыв вдохновенного творчества. Он подошел к самому краю сцены, и я боялся — не упал бы он в яму оркестра.

…И дым оседает
        На вохре откоса,
И рельсы бросаются
        Под колеса.

Он рычал, кашлял, пил залпом воду и опять рычал:

А там, над травой,
        Над речными узлами,
Весна развернула
        Зеленое знамя, —
И вот из коряг,
        Из камней, из расселин
Пошла в наступленье
        Свирепая зелень…

И финал:

Гоняться за рыбой,
        Кружиться над птицей,
Сигать кожаном
        И бродить за волчицей,
Нырять, подползать
        И бросаться в угон, —
Чтоб на сто процентов
        Исполнить закон;
Чтоб видеть воочью:
        Во славу природы
Раскиданы звери,
        Распаханы воды,
И поезд, крутящийся
        В мокрой траве, —
Чудовищный вьюн
        С фонарем в голове!..
И поезд от похоти
        Воет и злится:
— Хотится! Хотится!
        Хотится! Хотится!

Он сразу остановился и, совершенно обессиленный, рухнул в кем-то подставленное старое театральное кресло с высокой спинкой (из реквизита) — трон короля Лира.

Театр загремел. Я торжествующе оглянулся на инструктора райкома. Но его не было…

…— Так вот вы какой, Багрицкий, — сказал уже в поезде, весело прищурив глаз, Серафимович. — Вот налажу весной свой корабль… Приглашаю вас в компанию. На Дон.

Для нашего «старшого» это было высшее выражение признания человека и доверия к нему.

5

Вскоре после поездки в Коломну Эдуард Георгиевич позвонил мне по телефону:

— Сашец, я болен. Приезжай. Посмотришь новых рыб. Обязательно.

Какие-то интонации в хриплом голосе Багрицкого встревожили меня. Через два часа я был в Кунцеве.

…Эдуард сидел, как обычно, на тахте, в старом экзотическом халате. Вокруг на подушках рассыпаны были листки рукописей.

У стола сидели Фадеев и Селивановский. Голубоватые облака астматола клубились по комнате.

«Эге, — подумал я, — целое совещание».

— Ребята, — сказал Багрицкий, — о рыбах разговора не будет. Я прочту вам для начала стихи.

Для начала? Что это значит — для начала?.. Однако мы ни о чем не расспрашивали.

Эдуард читал, не глядя на разбросанные листки. Только иногда повторял строфу, точно прислушиваясь к звучанию слов, схватывал листок и молниеносно что-то отмечал в нем.

Это были знаменитые сейчас «Стихи о себе».

Чорт знает где,
На станции ночной,
Читатель мой,
Ты встретишься со мной.
Сутуловат,
Обветрен,
Запылен, —
А мне казалось,
Что моложе он…
И скажет он,
Стряхая пыль травы:
— А мне казалось,
Что моложе вы!..

Так, вытерев ладони о штаны,

Встречаются работники страны.

Это теперь так напечатано: «вытерев ладони о штаны»… Мне помнится, что тогда он прочел по-иному, что-то более «высокое» и «романтическое», что-то вроде «тысячью ветров обожжены»… Прочел два раза, неопределенно хмыкнул, черкнул на листке и стал читать дальше. Конечно, ручаться за точность этого впервые услышанного текста теперь, через тридцать лет, трудно.

…Довольно бреда,
Время для труда…

Откинулся на подушки, закашлялся, выпрямился, затянулся сигаретой, оглядел нас зорко и сразу продолжал:

— А теперь слушайте внимательно. Мне очень, очень важно, чтобы вы, друзья мои, рапповцы, правильно почувствовали это стихотворение.

Это были стихи о Феликсе Дзержинском. «ТВС». Первый вариант. Черновик.

Это были такие стихи, от чтения которых задыхался не только сам автор, но и мы, слушатели, никогда не болевшие астмой.

Застыл, вцепившись в подлокотники кресла, Алеша Селивановский. Сурово свел брови и весь устремился вперед, боясь пропустить слово, Саша Фадеев.

А век поджидает на мостовой,
Сосредоточен, как часовой.
Иди — и не бойся с ним рядом встать.
Твое одиночество веку под стать.
Оглянешься — а вокруг враги;
Руки протянешь — и нет друзей;
Но если он скажет: «Солги», — солги.
Но если он скажет: «Убей», — убей.

Эдуард замолчал. Но мы чувствовали, что это не конец, что это задержка на полустанке, что трагическая поэма только начинает свой разбег. И мы не ошиблись. Это ведь была поэма не только о Дзержинском, это была исповедь поэта. Это звучало как присяга, как клятва. Сколько напряженных творческих месяцев прошло от «Ржавых листьев»…