На литературных баррикадах

Разговор шел о «Разгроме» Фадеева, о «Брусках», переведенных уже на десятки языков (на немецком языке «Бруски» вышли под названием «Коммуна неимущих» — «Genossenschaft der Habenichtse»), о коллективизации сельского хозяйства, о сюрреализме, о Фрейде, о Днепрострое.

Майкл Голд, ероша свою густую черную шевелюру, читал экспромтом написанные стихи, Матэ Залка с неподражаемым акцентом рассказывал анекдоты, а Фадеев, тоже молодой и черноволосый, в неизменной своей блузе с мелкими пуговицами, заливисто, заразительно смеялся и в ответ Залке затягивал одесские блатные песни.

…А потом бурные и страстные споры о роли литературы в международной борьбе пролетариата продолжались с высокой трибуны конференции.

Больше тридцати лет прошло с тех пор, а сегодня, когда я пишу эти строки, возникают передо мной и высокая фигура Людвига Ренна в юнгштурмовке, перекрещенной ремнями, и добродушная улыбка подымающегося, прихрамывая, на трибуну Джиованни Джерманетто, и веселое, румяное лицо никогда не унывающего Матэ Залки.

Я слышу и мягкий, с придыханиями голос Бруно Ясенского, и гневную речь стройного, юного Эми Сяо, и грассирующий певучий выговор Луи Арагона.

Одним из самых волнующих моментов конференции было приветствие от делегации антифашистской юношеской организации Германии.

С молодыми германскими антифашистами, приехавшими из Берлина, мы подружились с первого же дня конференции.

Мы с Панферовым и Чумандриным жили в соседнем номере и часто навещали соседей.

Они прочли уже «Коммуну неимущих» и допрашивали Панферова о многих деталях, интересовались дальнейшей судьбой Огнева, Ждаркина, Стеши.

Я немного говорил по-немецки и служил переводчиком.

А ребята рассказывали нам о своей трудной берлинской жизни, о стремлении к власти фашистов, о баварском пивном путче Гитлера и Рема.

Горячие, юные, непримиримые, они казались нам родными братьями первых наших комсомольцев — бойцов гражданской войны и участников жестоких схваток с кулаками.

Я рассказывал им о героях Триполья, Панферов — о новой деревне.

Мы снялись с ними на память у писательского дома имени Блакитного. Вот она лежит передо мной сейчас, эта старая, уже выцветшая карточка. Ребята в каскетках, юнгштурмовках, с антифашистскими значками, вколотыми в галстуки. Возвышающийся на голову надо всеми Людвиг Ренн в такой же юнгштурмовке (недавно я показывал ему, семидесятилетнему, эту карточку, и он долго протирал повлажневшие стекла своих очков). Между мною и Ренном юная девушка в берете. Герда Байе. Тонкое одухотворенное лицо. За нами стоит Бруно Ясенский. А рядом взволнованный Панферов обнимает за плечи юных берлинских комсомольцев.

«Крепкий, боевой привет от одной берлинской антифашистки.

Герда»

Это написано на обороте карточки. И адрес: Берлин. Ростокштрассе, 17. Герда Байе…

Карточка была одна. Мы долго спорили с Федором Ивановичем, кому из нас она адресована… Мы ревновали Герду друг к другу… А потом, через пятнадцать лет, в апрельские дни 1945 года, лежа на мостовой Берлина после разрыва фаустпатрона, готовясь к очередной перебежке, я вспомнил о Герде. И я искал в эти боевые дни Ростокскую улицу, где жила Герда, и не мог найти ее среди развалин. Как прожила она эти страшные годы и в каких боях принимала участие? Я верю, глубоко верю, что, если пришлось ей погибнуть, до последней минуты жизни сохранила она тот огонь, который горел в ее глазах в дни нашей харьковской встречи, мужество и веру в победу.

…«Мы надеемся, — сказала Герда с трибуны конференции, — что вы поможете нам в нашей борьбе против фашизма. Рот фронт!»

Юные антифашисты запели «Красный Вединг». И вся конференция подхватила эту боевую песню, слова которой были написаны Эрихом Вайнертом.

И я слышал, как громко пел Арагон, как басил Александр Серафимович, как самозабвенно произносил трудные немецкие слова Панферов:

Линкс, линкс, линкс, линкс,
Дер Роте Вединг марширт…

…Много теоретических докладов и выступлений было на этом форуме. И много песен.

Вечерами после заседаний конференции мы бродили по улицам Харькова и распевали русские, украинские песни, марш «Красный Вединг», знаменитую антифашистскую «Аванти Пополо».

Впереди всех шагал маленький плотный Матэ Залка, рядом с ним высоченный Людвиг Ренн, похожий на Дон-Кихота. Они не знали еще тогда, что судьба соединит их через несколько лет на испанских полях, что Матэ Залка будет командиром Интернациональной бригады, а Людвиг Ренн — начальником штаба.

У Феди Панферова был глубокий грудной голос. Иноземные слова он произносил как-то особенно мягко и задушевно… Вот и сейчас слышится мне, как он выводит:

Аванти Пополо
Алля рискосса…
Бандиера росса…
Бандиера росса.

— Компано Панферов, — говорит ему, улыбаясь, старый «цирюльник» Джиованни Джерманетто, — вы уже можете составить большую конкуренцию Карузо…

Между большими и серьезными делами находилось время и для шуток и для «розыгрышей».