«Вильнев, вилла Ольга. 20/IV-34 года.
…Только сегодня я получил через советское посольство в Париже ваше дружеское и очаровательное послание. Лакированная шкатулка работы Вакурова восхитительна, и я не устаю любоваться ею. Искусство Палеха всегда меня привлекало. Некоторые образцы, которые у меня есть, благодаря Горькому (меньшие по размерам) — перлы моей коллекции. Я никогда не упускал случая показать их моим посетителям, которые всегда от них в восторге. Но шкатулка, преподнесенная вами с надписью, которой я глубоко растроган, — шедевр гармонии, богатой, утонченной и изысканной. Она стоит наравне с лучшими музейными экземплярами. Изумительно, что это высокое искусство сохранило и возродило во всей полноте свою жизнерадостную безмятежность, несмотря на годы самых потрясающих гражданских войн, когда-либо происходивших в истории человечества. Не откажите передать товарищу Вакурову мои горячие поздравления. От всей души благодарю вас.
Журнал «Октябрь» я еще не получил, но я ощутил бы большое удовольствие при виде напечатанных в нем моих вещей, и я хочу, чтобы наше сотрудничество стало более близким. Если я сам не читаю по-русски, то читает моя жена и рассказывает мне о прочитанном.
Товарищ Панферов, я прочел с огромным интересом по-французски ваши замечательные «Бруски», ярко отобразившие сложный и исторический момент в жизни человечества.
Дружески жму руки. Преданный вам
И, наконец, 26 октября 1934 года пришло новое письмо Ромена Роллана, сопровождающее выборки из его военного дневника.
«Дорогие товарищи, — писал Роллан, — извините, что так опоздал с ответом на ваше письмо. Я был чрезвычайно занят за последние месяцы. Посылаю вам теперь выборки из дневника «За годы войны». Если вещь слишком велика, то разделите ее на две части и напечатайте ее в двух номерах журнала. В случае необходимости ваш переводчик может обратиться ко мне за указаниями…
Сердечно ваш
Во время пребывания в Москве в 1935 году Роллан провел с членами редколлегии «Октября» большую и интересную беседу. Федор Иванович был в одной из творческих командировок, в деревне. Он очень сожалел потом, что не сумел повидать Роллана, которого очень ценил и любил.
…Летом 1933 года мы жили в дачном поселке Барвиха на берегу Москвы-реки. Панферов, как маститый, получил целую дачу. Рядом разместился «колхоз»: Ильенков, Платошкин, Исбах, Горбатов.
Чтобы не отвлекаться всякими повседневными семейными мелочами, мы с Горбатовым сняли дополнительно на окраине деревни полуразваленный сарай, разделенный ветхой перегородкой на две клетушки.
Ранним утром, искупавшись в реке, мы шли в свой сарай «на ратный подвиг и труд». Иногда в конце рабочего дня заходил к нам Федор Иванович. Мы садились на завалинку, Панферов и Горбатов дымили папиросами.
— Ну, как, — спрашивал Федя, — Борис небось строчек двадцать написал сегодня, а Саша не менее двадцати страниц отмахал. Угадал?
Федор рассказывал о своих раздумьях над очередным томом «Брусков», узнавал о наших «муках творчества».
Борис Горбатов заканчивал тогда роман «Мое поколение», который начал осенью печататься в «Октябре». Я писал роман «Радость», напечатанный в журнале в 1934 году.