На лоне природы

— Игнатій Каштанычъ Подлевскій. Вы вотъ на мужиковъ нашихъ жалуетесь, а этотъ еще хуже. Вотъ ужъ не упуститъ-то, что по рчк плыветъ. Онъ и землю-то отъ графскихъ племянниковъ оттягалъ такъ зря. И землю, и усадьбу… Когда графъ были померши, то нахали ихъ племянники, чтобы длиться. Наслдство, значитъ… А онъ и раньше еще ихъ зналъ и деньги имъ на кутежъ давалъ. Племянникамъ-то, то-есть, графскимъ… Дастъ гривенникъ — требуетъ полтину. Ну, какъ узналъ, что вотъ имъ наслдство — сейчасъ и является къ нимъ. «Давайте, говоритъ, я вамъ все по судейской части справлю и подлю васъ». Ну, т вьюноши молодые, неопытные, согласились. Онъ имъ сейчасъ на кутежъ, да и давай ихъ спаивать. Да въ годъ-то такъ споилъ и запуталъ, такія у нихъ бумаги отобралъ, что и земля, и усадьба ужъ оказались не ихнія, а его, полячишки. Т «ахъ, ахъ» — да ужъ длать нечего.

— Тс… Ну, и чмъ же кончилось? спросилъ бабу съемщикъ.

— Пріхалъ со становымъ и выгналъ графскихъ племянниковъ изъ усадьбы… «Такъ и такъ, говоритъ, она мн за ваши долги досталась». Съ тхъ поръ вотъ и живетъ тутъ, смерти на него нтъ.

Завернули за уголъ и показался большой липовый паркъ съ полуразвалившимся бревенчатымъ заборомъ. Изъ-за голыхъ еще деревьевъ виднлась зеленая крыша двухъ-этажнаго барскаго дома.

X

Съемщикамъ пришлось входить во дворъ усадьбы Подлевскаго. Во дворъ вела отворенная калитка, прорзанная въ дощатыхъ некрашенныхъ воротахъ, полотна которыхъ, однако, находились въ полуразрушенныхъ каменныхъ столбахъ. Очевидно, что въ столбахъ были когда-то ршетчатыя желзныя ворота, но впослдствіи замнены дощатыми. На одномъ изъ столбовъ видны остатки прежняго величія, стоялъ каменный левъ съ отбитой лапой, а передъ львомъ торчалъ заржавленный стержень, на которомъ, по всей вроятности, былъ когда-то укрпленъ каменный шаръ. На другомъ столб уже и льва не было, а виднлись только два желзныхъ стержня.

— Въ калиточку пожалуйте, пригласила съемщиковъ сопровождавшая ихъ баба.

— Нтъ, ужъ лучше ты сама иди впередъ, ты знакоме, а я сзади. Я боюсь, нтъ ли тамъ собаки, какъ бы не бросилась да не укусила, отозвался съемщикъ, пятясь и удерживая свою жену.

— У него-то собака? У здшняго-то барина? понизивъ голосъ, сказала баба и отрицательно покачала головой. — Что вы, помилуйте! Никакой собаки онъ не держитъ. Вдь собаку надо кормить, а онъ и самъ-то подчасъ не допьетъ, не достъ.

— Отчего? Занятъ ужъ такъ очень длами, что ли?

— Какія дла! что вы! Просто отъ жадности. У него никакой живности во двор нтъ.

— Неужели и коровы нтъ?

— Собаки не держитъ, а вы про корову… Ничегошеньки у него нтъ. Курицы съ птухомъ, и тхъ нтъ.

— Ну, помщикъ! Да куда же онъ сно-то дваетъ? Вдь сно-то онъ все-таки коситъ.

— Ничего онъ не коситъ, а траву здшнему лавочнику подъ покосъ сдаетъ.

— И запашки у него нтъ?

— Ничего нтъ. Все сдаетъ. Вы вотъ говорите: корову… А на что ему корову?.. Молока ему нашъ кабатчикъ или лавочникъ дастъ.

— Да за что? За какія блага?

— А все судятся. Они судятся, а онъ имъ прошенія пишетъ, ну, они его и удовлетворяютъ. Законы-то ужъ онъ, говорятъ, очень хорошо знаетъ, опять же и прошенія, его чудесно дйствуютъ. А у насъ нынче и мужики-то во всей округ до смерти любятъ промежъ себя судиться. Да и не судятся, такъ онъ самъ наущаетъ: «Судись, говоритъ, хорошую пользу получить можешь, а я твой защитникъ». Понятное дло, работишки себ ищетъ, чтобъ у мирового-то за нихъ дйствовать. А ужъ какъ засудились, то тутъ они у него въ рукахъ. Сейчасъ и приказываетъ имъ: «чтобъ была курица, чтобъ былъ поросенокъ, тащи яицъ и цыплятъ» — ну, однимъ словомъ, все съдобное. А не принесетъ кто — сейчасъ все дло на суд испортитъ, разсказывала баба.

— Такъ какъ же онъ можетъ не допить и не дость, какъ ты разсказываешь, ежели ему со всхъ сторонъ провизію тащатъ? спросилъ съемщикъ.

— Да вдь не каждый день воскресенье. Ино бываетъ такъ, что и никто не судится! Ну, вотъ тутъ-то ему голодуха и настаетъ, потому на свои деньги онъ ужъ покупать не любитъ. Разв что вотъ самую малость… Ну, хлбца тамъ, что ли, чайку, сахару. Да и это-то у лавочника на книжку беретъ, чтобы безъ отдачи. «Судиться, говоритъ, потомъ будешь, такъ сочтемся».

Въ это время съемщики шли по широкому, поросшему травой двору, изборожденному тропинками. Прямо передъ ними стоялъ большой барскій домъ съ покосившимся крыльцомъ. Отъ крыльца шли по об стороны стеклянныя галлереи съ разбитыми въ разныхъ мстахъ стеклами. Когда-то окрашенная въ желтый цвтъ обшивка дома вся полиняла, облупилась и во многихъ мстахъ не хватало досокъ.

— Вотъ этотъ домъ онъ и сдаетъ? спросила бабу съемщица.

— Да, да… Подлилъ на четыре квартиры и сдаетъ. Подъ трехъ дачниковъ у него внизу сдается и подъ четвертаго наверху, въ мезонинчик. Не знаю только, не сдалъ ли онъ мезонинчикъ-то.

— Непріятно жить на такой дач, гд нсколько жильцовъ въ одномъ дом, поморщился съемщикъ.

— Такъ вдь у него тамъ на задахъ есть и особнячки. Есть дачка изъ скотной избы передлана, потомъ изъ застольной тоже сдлана дача. Людской флигерекъ подъ дачу сдается. Пойдемте. Онъ и самъ тамъ на задахъ живетъ.