На мельнице

За временемъ да за недосугомъ сталъ Иванъ понемногу забывать о разговор своемъ съ Глоткинымъ; работаетъ – знай, да залишнія деньги на уплату аренды откладываетъ. Только однажды видитъ изъ окна, подъзжаетъ къ мельниц на телг урядникъ съ какимъ-то человкомъ, съ виду похожимъ на купца. У Ивана сердце упало; догадался, что не къ добру этотъ пріздъ, однако вышелъ встртить гостей, вжливо поклонился.

– Ты, Иванъ Васильевичъ, поди догадываешься, зачмъ мы пріхали? – спрашиваетъ урядникъ.

– Нтъ, гд же мн знать! – отвчаетъ Иванъ.

– Ну, такъ вотъ знай! Вотъ господинъ Шестиперстовъ будетъ новый арендаторъ этой мельницы. Когда кончается срокъ твоей аренды?

Урядникъ раскрылъ кожаную суму, которая у него была при боку, порылся въ бумагахъ, посмотрлъ въ одну, и сказалъ:

– Пятаго октября!

– Да, пятаго! – подтвердилъ Иванъ.

– Ну, такъ вотъ пятаго числа октября господинъ Шестиперстовъ, новый арендаторъ, вступаетъ въ законное владніе этой мельницы, а ты къ этому времени долженъ удалиться и мельницу очистить! Слышишь?

– Слышу! – отвчалъ Иванъ, – такъ! Стало быть, вызжагь нужно?

– Стало быть!

– Къ пятому?

– Да вдь я теб сейчасъ сказалъ!

Иванъ взялся за голову. Что-то въ ней кружилось, стучало, и онъ не могъ сообразить, съ кмъ онъ говоритъ и чего отъ него хотятъ.

– А теперь, – продолжалъ урядникъ, – господинъ Шестиперстовъ желаютъ мельницу осмотрть…

– Что же, пускай осматриваетъ! – сказалъ Иванъ, придя немного въ себя, и повернулся отъ урядника.

– Постой! – крикнулъ урядникъ, – ты покажи господину Шестиперстову мельницу-то!

– Что же мн показывать! – отвчалъ Иванъ, – племянникъ у меня тамъ, – покажетъ!.. А мн что!

Онъ пришелъ въ свою горницу, легъ, въ чемъ былъ, на кровать и уткнулъ голову въ подушки. Слезы подступали къ глазамъ, обида къ сердцу. Онъ могъ каждую минуту заплакать, и ему стыдно было передъ самимъ собою, что онъ – здоровый, пожилой мужчина – и вдругъ можетъ плакать, какъ обиженный ребенокъ. А разв съ нимъ не поступили, какъ съ малымъ, неосмысленнымъ ребенкомъ, разв его не надули, какъ ребенка? Да еще глумятся, насмхаются!..

Дверь скрипнула, въ комнату вошла Анисья Ермолаевна и сла у окна.

– Что теб? – спросилъ Иванъ.

– Ничего! – отвчала та, – правда говорятъ, что насъ съ мельницы пріхали сгонять?

И, не ожидая отвта, тихо заплакала. Услыша, какъ плачетъ жена, Иванъ устыдился своихъ слезъ, всталъ съ кровати и подошелъ къ двери.

– Иванушка, такъ что же это будетъ? – сквозь слезы спросила жена, – неушто съ мельницы сгонятъ?

– Зачмъ гонять? Сами съдемъ!

– Да куда мы съдемъ-то, Иванушка?

– Куда-нибудь да съдемъ! Свтъ великъ! – отвчалъ Иванъ и вышелъ, хлопнувъ дверью.

Изъ дому онъ отправился въ сосднее село, верстъ за восемь, гд было волостное правленіе. Писаремъ въ правленіи былъ опытный, пожилой человкъ, занимавшійся раньше въ город разными судебными длами. Къ нему-то и направился Иванъ.

Уже вечерло, когда онъ подошелъ къ дому Игнатія Фомича. Самъ хозяинъ вышелъ къ нему навстрчу, усадилъ и разспросилъ, въ чемъ дло, и когда Иванъ разсказалъ, покачалъ головой.

– Не ладно твое дло, Иванъ, – сказалъ онъ, – Глоткинъ былъ правъ: безъ бумаги, безъ условія никакая сдлка не признается законной. Можешь, конечно, подать въ судъ, только я теб впередъ говорю: изубыточишься зря, дло проиграешь!..

Такъ ни съ чмъ, еще боле опечаленный, вернулся Иванъ домой.

VIII.

Время шло. Приближался октябрь. Ивану пора было думать о переселеніи, но онъ ни о чемъ не думалъ, ни съ кмъ ни о чемъ не говорилъ, словно закаменлъ человкъ. Кажется, если бы ему сказали, что Глоткинъ оставлетъ его на мельниц, онъ и этому бы не обрадовался, – точно все умерло въ немъ. Ничего не говоря Ивану, Елена Тимофеевна похала въ городъ къ Петру Селиверстовичу – для сиротъ просить милостей и вернулась довольная и успокоенная – Глоткинъ позволилъ имъ всмъ переселиться на другую мельницу, верстахъ въ пятнадцати. Мельница эта была очень старая и запущенная и, притомъ, стояла не при рк, а на пруд.

Елена Тимофеевна долго не ршалась сказать Ивану о своей поздк къ Глоткину, и сказала всего за четыре дня до срока, когда нужно было съзжать.

– Что же, на ту мельницу, такъ на ту! – равнодушно отвтилъ Иванъ, – и на томъ спасибо Глоткину! – горько усмхнулся онъ.

Онъ еще сьздилъ въ городъ къ мстному адвокату, – человку хорошему, дававшему бднымъ совты безплатно, поговорилъ съ нимъ и, убдившись, что бороться съ Глоткинымъ нельзя, – такъ какъ все чисто, по закону, было имъ обдлано, – вернулся на мельницу и веллъ бабамъ собираться.

Женщины плакали, разставаясь съ родными, насиженными мстами. Иванъ былъ спокоенъ, только какъ сдвинулъ брови, какъ залегла у него складка на лбу, такъ ужъ и не проходила. Одинъ разъ что-то какъ будто дрогнуло у него въ лиц, и онъ чуть не прослезился, – это когда пришли мужики изъ деревни прощаться, да стали то добромъ вспоминать, что онъ имъ длалъ. Кому вь долгъ врилъ, съ кого вовсе за помолъ не бралъ, а кому иной разъ своей мучицы отсыплетъ.