На молитве. В тишине и в буре

Сядете вы в Арзамасе в сани с двумя лошадьми гусем, с длинными постромками, или в троечный тарантас и, проехавши величественные арзамасские церкви, очутитесь в тишине убегающего от вас вдаль проселка. И станет вам опять и опять вспоминаться эта удивительная жизнь, и как живой из этих воспоминаний выйдет к вашей душе, прежде чем вы очутитесь в его месте, Дивееве или Сарове, чудный старец, и скажет он этой душе: «Ничего не бойся в мире, моя радость; будь весел и спокоен: все те спасутся, которые призывают имя мое…»

Или скажете вы себе: «Давно не был я на богомолье у преподобного Сергия Радонежского, пойду к нему».

И в весенний день, когда тепло только радует, а жара еще не палит, вы по широкому Троицкому шоссе выйдете из Москвы, присоединяясь то к одной, то к другой кучке богомольцев, которые, как и вы, будут покойны и радостны в своем сознании, что они не одни и что в жизни их сияют им свыше дивные помощники…

Как хорошо выбрать в жизни своей святыню и весь земной свой век оставаться ей верным!

Сильнее жизни

И они стояли у одра, на котором Пречистая смежила очи последним сном.

Стояли неподвижно, созерцая душой уже угасшее для глаз их чудное видение… Какой-то светлый след в воздухе оставался там, где только что прошел вновь воочию явившийся им Христос, Который бережно принял на руки душу Преблагословенной Матери Своей Девы Марии и тихо вознесся с Ней в горние обители, окруженный ополчениями ангелов, воспевавших тихие песни незаходимой немеркнущей небесной славы…

Тот лик Богоматери, увидеть который было часто достаточно для того, чтобы уверовать во Христа, был теперь пред ними недвижим. Не раскроются больше эти очи, изливавшие благодать в их сердца. Не заговорят эти всегда молчаливые уста, источавшие редкие, но великие слова мудрости, отрады и утешения.

Улыбка застыла на скорбном, благостном лике, запечатленном в самой старости Пресвятой Девы каким-то невыразимым торжеством красоты. И эта улыбка говорила о каких-то неизъяснимо счастливых созерцаниях, о блаженстве без конца и без края, столь великом и углубленном, что в нем было выражение некоторой строгости, о безмятежном покое, об овладении какими-то верховными тайнами.

И глядя на этот лик, поняв из бывшего им откровения ту исключительную высокую судьбу, в которую перешла Матерь Христа, ученики все же скорбели своим человеческим сердцем.

Мариам нет с ними, Мариам от них отошла.

А в дальних странствиях, в суровых странах, где они проповедовали Христа и откуда всякий из них был чудесно перенесен к одру отходящей от мира Богоматери, как часто в минуты невыносимых трудностей, в минуты сомнения в их верующей, облагодатствованной, но все же немощной человеческой душе,  – как часто вспоминалась им Пречистая, Ее немногие слова, полные исцеляющей благодати, тихий взор Ее очей.

И мысль о Ней, столько за Христа претерпевшей, родившей Его в холодную ночь в вертепе для скота, бежавшей с Ним в Египет, воспитавшей Его в бедности в презираемом Назарете, оставленной Им для проповеди и вновь ставшей при Нем в часы Его позорной муки и казни, взиравшей у Его креста на Него, распятого,  – мысль о Ней, о ее материнской душе, «пройденной оружием», вливала в их душу новую силу… Разве их страдания и лишения, принимаемые ради Христа, могут сравниться с теми, что без ропота приняла и понесла Она, чистейшая из людей с тягчайшей судьбой?

И жить им было легко, потому что в далеком Иерусалиме, в доме избранного ученика Иоанна, жила Матерь Иисусова, и, возвращаясь с проповеди в Иерусалим, они знали, что увидят Ее и пред этим чудом христианства и живой связью с вознесшимся Господом переживут что-то близкое к тем невозвратимым дням, когда ходили по дорогам Палестины за Христом…

О Мариам, Мариам! Ты отошла. И кто заменит Тебя? Чей врачующий взор заглянет теперь в измученную, израненную, смердящую душу человеческую? К кому кинутся тогда, когда скорби сжали грудь, когда нечем дышать, когда нужна помощь тут же, сейчас, когда мать должна принять на свои руки безумно страдающего ребенка…

О Мариам!..

… И вот уже тело Пречистой положено в саду Гефсиманском, в пещере, где схоронены были Ее отец, Иоаким, и мать Ее, Анна. И ко входу в пещеру привален тяжелый камень.

Совсем безвозвратно!

Через несколько дней очутился в Иерусалиме апостол Фома, некогда пожелавший осязать язвы Христовы. Он хотел поклониться телу Богоматери, и гроб Ее был открыт. Но тела Пречистой во гробе не оказалось.

Раньше общего воскресения Божественный Сын воскресил тело Своей Матери и вознес его на небо. И там, пред вековечным Престолом, пред светлыми полчищами сил бесплотных, в страхе склоняющих свои взоры пред блистанием Божественной славы, Христос короновал на Царство Небесное Пречистую Деву.

Вот чем завершилось земное страдание, земное уничижение, земное томление Богоматери.

Бедная лачуга Назарета, стояние у креста Сына, казнимого позорнейшей казнью,  – и Царица Небесная; какая разительность судьбы!