«На Москву». Из истории белой борьбы

Парижские настроения создали более сильную оппозицию. Н. В. Чайковский телеграфировал проф. И. П. Алексинскому, что создание Совета в настоящее время является «вредным анахронизмом» и что «партия народных социалистов, считая конструкцию Совета необщественной, единогласно признала участие в нем невозможным». Группа Национального Комитета, за подписью М. М. Федорова, П. Б. Струве, А. В. Карташова, П. Н. Финисова, Ю. Ф. Семенова, С. Н. Третьякова, А. А. Бубликова и В. Л. Бурцева, послала телеграмму, в которой указывается, что «так как в настоящих условиях Главное Командование не может притязать на значение Всероссийской государственной власти, то и подлежащий образованию при нем политический Совет тоже не может почитаться Всероссийским представительным органом, а может иметь только местное значение». А. И. Гучков в письме от 13 июня 1921 г., описывая Главнокомандующему заседание Национального Съезда, писал: «Армия была все время в большом почете, также и Главнокомандующий. Не везло только бедному Русскому Совету, которого никто не хотел признавать».

Таким образом, со стороны либеральной русской общественности к Русскому Совету было проявлено или враждебное, или сдержанно-отрицательное отношение. И только русское беженство, рассеянное по Балканским странам, главным образом в Сербии, откликнулось в целом ряде своих постановлений горячим приветом тому центру, который образовывался вокруг Русской армии.

* * *

Политическая обстановка Сербии, куда должны были переброситься значительные части контингентов, имела особое значение, как в смысле территориальном, так и в силу того обстоятельства, что в Королевстве С. X. С. Русская армия встретилась с единственным случаем организованного русского беженства.

Благодаря особенностям эвакуации состав сербского беженства был на 99 % монархически настроенным, однородно мыслящим и однородно воспринимающим.

В июле 1920 г. состоялся разрешенный правительством Королевства Съезд русских беженцев, на который попали делегаты, избранные от 70 действовавших к тому времени русских колоний. Как и должно было ожидать, демократически избранный Съезд оказался правым, в противоположность левому Земгору, созданному на антидемократических началах. Съезд этот закончился выбором Бюро Съезда Русских Беженских Организаций в составе П. В. Скаржинского, С. Н. Палеолога, вскоре назначенного Правительственным Уполномоченным по делам русских беженцев, и генерала Батюшина.

Русская армия занимала в это время Крым.

Первая мысль Съезда была о Русской армии. С необыкновенным единодушием было послано приветствие Русской армии, и делегаты разнесли по многочисленным колониям категорическое требование Съезда – главнейшую деятельность свою направлять на дело помощи крымской борьбе.

Вскоре этой жизненной общественной организации пришлось вступить в борьбу с другими общественными организациями – Союзом Земств и Городов, около которых сгруппировались немногочисленные «левые» сербского беженства. «Левизна» их была очень относительна, но на общем фоне представляла значительный контраст. «Левизна» их заключалась больше в старых общественных привычках и навыках, не свободных от тех трафаретных форм мышления, которыми была почти обязательно окрашена общественная работа в старой России.

Началась борьба между «патентованной» общественностью (кстати сказать, обладательницей денежных средств) – и общественностью новой, обладающей только своим правом избрания: защитникам демократизма приходилось теперь оспаривать и опорочивать практические результаты применения его на деле.

Острота момента усилилась после падения Крыма. Крымская катастрофа отразилась полярно-противоположно на этих двух полюсах русской общественности.

«Правая общественность» отозвалась во всех захолустьях Королевства рядом собраний и призывом к активной помощи. Тотчас по получении сведений об эвакуации Крыма С. Н. Палеолог разослал циркуляры по колониям, где между прочим говорилось: «Твердо веря в то, что с падением Крыма героическая борьба честных русских патриотов против красного ига будет продолжаться, обращаюсь к русским беженцам в Кор. С.X.С. с предложением прийти на помощь эвакуированной армии и, хотя бы добровольным самообложением, показать, что здесь, вдали от родины, русские люди чтут и помнят своих героев, отдающих силы и жизнь спасению гибнущего отечества». Горячий призыв С. Н. Палеолога был услышан, и был образован «Фонд имени генерала Врангеля», в который было собрано свыше 80 000 динар.

«Левая общественность» восприняла катастрофу как подтверждение своего прежнего скептицизма и как основание для полной эмансипации от «павшей» российской власти. С падением Крыма формальные связи стали необязательны: представители «левой общественности» становились на собственные ноги. В кулуарах одного учреждения, ведающего помощью беженцам, можно было услышать циничное замечание по вопросу об оказании помощи инвалиду: «Врангель его попортил, пусть он ему и платит».