Борьба обострялась. Правительственный Уполномоченный С. Н. Палеолог, а за ним и громадная масса организованного беженства, заняла резкую позицию по отношению к Совещанию Послов, поведение которого считалось «предательством»: в Главнокомандующем по-прежнему видели преемника Российской Власти. Отношение беженцев было настолько нервное, что когда приехали в Белград представители Земгора, кн. Львов и Зеелер, на дверях отеля, где они поместились, появился плакат, по сербским законам оклеенный гербовой маркой, со следующим объявлением: «Здесь остановились предатели кн. Львов и Зеелер. Лица, желающие плюнуть им в физиономию, благоволят записываться в очередь».
Все это чрезвычайно осложняло политическую обстановку. Но во всей этой сложной обстановке правая белградская общественность стояла на должной высоте. В тяжелый момент французского ультиматума о выселении армии в Бразилию и советскую Россию русское беженство в Сербии, руководимое С. Н. Палеологом и П. В. Скаржинским, встало, как один человек, – и из 250 существовавших в то время колоний посыпались вопли о спасении армии.
Когда тяжелое дело расселения армии по Балканским странам было осуществлено, и 1 марта 1922 г. в Белград прибыл Главнокомандующий, – его встречала на вокзале многотысячная толпа, встречала не только как Главнокомандующего, но как своего Верховного Вождя.
Это было подлинное, искреннее и ничем не обусловленное чувство: таким же оно осталось у беженцев и поныне. До сих пор, при появлении в колониях, Главнокомандующий является предметом горячих и искренних оваций. Русское беженство в Сербии не может вычеркнуть ни заслуг Русской армии, ни неотделимого от нее генерала Врангеля.
Но на безоблачное, казалось бы, небо, уже тогда, в марте 1922 г., набегали тучки. Съезд в Рейхенгалле оформил монархические настроения провозглашением монархической программы. Впервые после революционного разгрома выявлялась монархическая партия, и на поверхности появились, уже с другой стороны, старые «патентованные» вожди. Вместо прежнего задания – помощи национальному делу – появилось новое: борьба за овладение армией. Заслуги перед армией со стороны правых кругов казались настолько велики, что давали основание считать, что наступил момент сделать из армии и орудие политической борьбы. Успехи левых кругов на почве захвата государственных средств побуждали правых на захват государственного значения.
И когда попытки эти разбились о непреклонную волю генерала Врангеля, поднялся против него целый организованный поход.
Глава IV. Тени прошлого
Съезд в Рейхенгалле[15]
, имевший место 29 мая – 6 июня 1921 года и объединивший монархические течения русской эмиграции, послал Главнокомандующему следующую телеграмму:«Только что собравшийся Съезд Хозяйственного Восстановления России единогласно постановил выразить глубокое восхищение и полное сочувствие доблестным бойцам Вашей героической армии и Вам, как ее Главнокомандующему, которые сражались с таким самоотвержением за спасение нашей многострадальной Родины. Мы от всего сердца надеемся и твердо уверены, что Ваши солдаты и офицеры выдержат все тяжелые испытания и еще проявят свою доблесть в момент окончательного освобождения России от дикого и невыносимого ига ее жестоких поработителей. Председатель Съезда Александр Крупенский».
Телеграмма, как видно из ее текста, была составлена в духе той национальной платформы, которая дело поддержки армии не связывала ни с партийной принадлежностью, ни с определенными лозунгами; но в заседаниях Съезда оформлялась уже определенно-монархическая партийная тенденция. Эта тенденция выразилась в принятии положения, что «единственный путь к возрождению великой, сильной и свободной России – есть восстановление в ней монархии, возглавляемой законным Государем из Дома Романовых, согласно основным законам Российской Империи».
С точки зрения общественной, Съезд в Рейхенгалле явился явлением положительным, ибо впервые, после долгого промежутка, организовалась та часть русской общественности, которая не только существовала, но в русской эмиграции представляла значительное большинство. Созывом Съезда в спектре политических группировок заполнялось место, бывшее до того пустым, что явно не соответствовало действительности.