На один раз

«Давид», — хмыкнул он. И да, он тоже так делал: делал вид, что уходит, когда полученное предложение его не устраивало, конечно, в надежде получить лучшее. Но Александра Квятковская была не в том положении, чтобы диктовать условия.

— Ты хорошо торгуешься, — усмехнулся он. — Особенно если учесть, что торгуешь собой.

— Просто скажи, чего ты хочешь. — Её глаза сверкнули, но выдохнула она устало, словно всё это и правда крайне её измотало. — Ты озвучил своё предложение, я согласилась. Назначь время и место. Обещаю, я приду.

— Видишь ли, дорогая Алекс, — склонил голову набок Давид, признаваясь самому себе, что какой бы они ни была лгуньей искусной или не очень, эта женщина его волнует. — Деловые отношения с ненадёжным партнёром, требуют… — он выдержал театральную паузу, — предоплаты.

— Предоплаты? — опешила она.

— Я должен быть уверен, что не останусь ни с чем, если окажется, что ты, — Давид помял лицо, — как бы это помягче сказать, не соответствуешь уровню моих притязаний. Особенно, если не соответствуешь, а я сомневаюсь, что ты хороша в постели.

— Ты хочешь… — задохнулась она то ли от ужаса, то ли от возмущения. — Секс сейчас?

— Дорогая, речь о тридцати миллионах, я должен знать, что беру. За что плачу. Что мои расходы окупятся.

Давид ждал, как минимум, пощёчины, так потемнели её глаза — как грозовые тучи, за которыми должны следовать гром и молнии. Как максимум, она должна была в гневе выскочить из кабинета. Он нарывался, играл с огнём, провоцировал и знал это: к кому бы в постель ни подкладывал её отец, Александра Квятковская не из тех, кто потерпит откровенные оскорбления. Ради чего бы она ни пришла, эта девушка не позволит так с собой обращаться.

Давид надеялся, даже предвкушал, что будет именно так. Но она снова удивила.

— Хорошо, — сказала она беззаботным голосом, от которого Давиду стало не по себе. И показала на диван. — Прямо тут?

И он снова почувствовал, что моментально возбудился.

Вопреки тому, что не должен сейчас испытывать ничего, кроме злорадства. Ничего кроме торжества и удовлетворения. Но даже странная, неконтролируемая, неподвластная ему тяга к этой женщине не заставит его отступить.

Ничто и никто не заставит. Давид Гросс — тот, кто никому не верит, не боится, не просит и ни перед чем не останавливается.

— Можно и тут, — кивнул он. — Раздевайся.

Глава 11

Спасти её могло только чудо.

Чуда Александра и ждала. Чего-нибудь из ряда вон выходящего. Что на Давида Гросса сверху упадёт что-нибудь тяжёлое, например, метеорит. Или она провалится сквозь землю. От стыда и ужаса.

Больше всего на свете Саше хотелось сейчас если не испариться, то хотя бы убежать.

Но она не имела права на бегство. Судьба семьи была в её руках. Как бы она ни относилась к брату, как бы Гросс ни был прав, если он подаст на Ярослава в суд, это разорит банк и убьёт отца.

Если она не собиралась пойти до конца, Алекс нужно было сразу отказаться, а не звонить с предложением о встрече, тогда это было бы честно и, возможно, отец нашёл бы другой способ. Но она взялась помочь, приехала сюда добровольно и не собиралась пудрить мозги Давиду Гроссу, как бы неприятно ни было всё, что он говорил и что предлагал.

Она сама этого хотела, напомнила себе Алекс. Та недолгая встреча, то немногое, что он ей дал, заключив в свои объятия, преследовали её два года. Сейчас она ведь наконец могла в этом признаться?

Александра дала себе команду успокоиться. Глубоко вздохнуть. И поскольку на метеорит рассчитывать не приходится, держать себя в руках.

Да, Давид Гросс — ужасный человек, но будь он самым ужасным человеком на земле, он всё равно ей нравится. Как нравится океан, безбрежный, мощный, неуправляемый. Как покоряют стихийной разрушительной силой смерчи, штормы и ураганы. Они ни зло, и ни добро — они такие, как есть. Именно так она относилась к Давиду.

Но мысль о том, что она должна заняться с ним сексом здесь и сейчас, привела её в ужас.

Она глубоко вздохнула и пожалела, что от этой ситуации снова отстраниться не может.

— Я должна раздеться прямо здесь, в твоём офисе? — уточнила она.

— Ты можешь отказаться, — напомнил он, что Саша и так знала.

На самом деле она не могла, потому что должна была сделать это раньше.

И Давид тоже это знал. Он смотрел на неё не отрываясь. Его красивые губы были плотно сжаты. Глаза цвета горького шоколада прищурены. В их глубине мерцал огонь.

Он ждал, что она дрогнет. Не сможет. Не справится.

Он говорил ей отвратительные вещи, и говорил намеренно.

Но дело разве в том, что говорил он? Дело в том, как далеко готова пойти она.

«Плевать, что подумает обо мне Давид Гросс. Плевать, что скажут все другие незнакомые или знакомые мне люди. Кто бывал в моей ситуации — поймёт, а кто нет — бог с ними. Я справлюсь», — мысленно сказала она и почувствовала себя свободной.

Свободной от чужого мнения. Свободной от запретов, большая часть которых была продиктована мнимыми приличиями. Свободной, потому что Давид Гросс был единственным мужчиной, которого она действительно хотела.

А его тёмные глаза возбуждённо горели. Он хотел, чтобы она разделась.