На один раз

Да, она понимала: Давид Гросс ненавидит её брата, обокравшего «ТОР-Групп». Ненавидит отца, допустившего это. Ненавидит и её — ведь она часть семьи. Но это ничего не меняет: Ярослава нужно спасать. И для этого ей придётся раздеться.

— Хорошо, — сказала она с достоинством. — Если ты настаиваешь…

— Ты должна знать кое-что ещё обо мне, — усмехнулся Давид. — Я не люблю повторять.

Саше нестерпимо захотелось сделать что-нибудь неуместное. Например, показать ему язык или сказать: бе-бе-бе, чтобы сделал лицо попроще. А потом она нашла выход. Она сказала себе, что раздеться перед Давидом не сложнее, чем раздеться на приёме у гинеколога, и стала снимать одежду.

Сказать оказалось проще, чем сделать. Руки не слушались, ноги стали деревянными.

Гросс смотрел на неё с безжалостным, злорадным весельем.

Она вдруг подумала: а делает ли она это ради семьи, или потому, что Давид в ней сомневается.

Он словно испытывает её, бросает ей вызов. А она…

Чёрт побери, она должна справиться или умереть.

Первыми она отставила в сторону туфли. Затем не сводя глаз с Давида, расстегнула юбку. Та упала к ногам, Алекс её перешагнула и, едва не споткнулась — взгляд Давида изменился. Потемнел. Впился в неё. Остановился.

Так смотрят хищные птицы, заметив добычу. Так готовятся к прыжку дикие звери на охоте.

Таким желанием горел его плотоядный взгляд, что у Алекс перехватило дыхание.

Этот требовательный взгляд следил за её пальцами, стягивающими чулки, и словно вместе с ней расстёгивал пуговицы блузки. А когда Саша сбросила блузку с плеч — скользнул вниз, к кружеву трусиков. У неё заныл низ живота, словно Давид её коснулся, но она старалась не думать о его руках, о том, что стоит перед ним в одном белье, а думать только о его взгляде, горящем, ждущем.

Казалось, Давид Гросс превратился в полую каменную статую, и только в глазах виден огонь, что пылает внутри. Рискуя обжечься, Алекс даже захотелось к нему притронуться, но она не рискнула мешкать и просить её продолжать.

Она расстегнула бюстгальтер, отбросила в сторону и услышала шумный вдох сквозь зубы.

Нет, Давид Гросс был не из камня, он был из крови и плоти, и эта неожиданная реакция откликнулась в её душе такой же неконтролируемой радостью, взорвалась пенистым шампанским, окатила шипучими брызгами, растеклась сладкой лужицей и… сдетонировала.

Их словно закоротило. Соединило высоковольтной дугой. Тряхнуло.

Он выдохнул. Её сердце забилось как сумасшедшее.

Он сжал руки до побелевших костяшек. Она сглотнула.

Но шоу должно продолжаться.

И Александра стянула трусики, бросив их поверх остальной одежды.

Всё. Она это сделала.

Алекс стояла перед Давидом нагишом.

Глава 12

Сердце выпрыгивало из груди. Уши пылали. Щёки горели. Руки мелко подрагивали. И ноги едва держали. Но она подняла подбородок, откинув за спину волосы, что упали на грудь, чтобы он лучше её видел. Чтобы рассмотрел всю.

К её ужасу, Давид пошёл к ней.

Как же она боялась, что он к ней прикоснётся. Как же хотела, чтобы прикоснулся.

Его лицо было жёстким и непроницаемым, когда он остановился. Шли годы, пока он осматривал её с ног до головы. Сменились столетия, пока она нашла в себе силы заговорить.

— Повернуться? — спросила Алекс.

— Спасибо, мне и так всё видно, — ответил Давид.

Оттолкнув ногой одежду, он обошёл вокруг неё, никуда не торопясь, с хмурой и беспощадной заинтересованностью. Словно ощупывал взглядом, придирчиво, бесцеремонно.

А когда вернулся, откуда начал, стало ещё хуже: по её телу побежали мурашки, волоски встали дыбом, соски напряглись. Этого было не скрыть, но Давид, оценив её реакцию, и бровью не повёл. Скользнув глазами по её животу, дрогнувшему под его взглядом, он уставился на лобок.

— Какие милые кудряшки, — поджал он губы, словно находился в замешательстве. — Ты не перестаёшь меня удивлять. Давно я не видел небритый лобок. При всей твоей лживости, такая обескураживающая естественность, — сказал он скучающим тоном, не имея ни малейшего намерения её приободрить, скорее наоборот.

Второй раз подряд Алекс захотелось провалиться сквозь землю. Но пока её прагматичный ум прикидывал, что от земли её отделяют сорок три этажа, на каждом из которых, возможно, люди, а она голая, Давид уже перевёл свой безжалостный взгляд на её лицо.

— Но куда больше меня поразила твоя покорность, — разочарованно вздохнул он.

Алекс заставила себя напомнить, зачем она здесь, и прикусила изнутри щёку, чтобы взять себя в руки. Если он сказал это намеренно, стараясь больнее задеть, у него получилось. От Алекс требовали покорности всю жизнь — и она старалась, наступая на горло инстинктам и характеру, но что ей поставят это в вину…

— Я пришла помочь брату, — бесцветным голосом повторила она как мантру слова, что твердила себе весь день.

— Я слышал, слышал, тебя попросил отец, — смотрел на неё исподлобья Давид Гросс. — Послушная дочь. Образцовая сестра. Смиренная добродетель. Святое мученичество. Или глупость?

Что она могла ему ответить? Да он и не ждал ответа.