На один раз

Что все продаются и все покупаются для Давида не новость. У каждого есть своя цена. Родные, близкие, друзья, женщины — в жизни Давида не было никого, кто его не предал и при удобном случае не ударил в спину. Эти уроки он усвоил давно, и больше не доверял никому, особенно женщинам.

Большинство из них интересовали только его деньги, остальным, что, возможно, искали чего-то другого, он не давал шанса сам. Его устраивали самые короткие отношения без обязательств — на один раз. Это стало его религией и его образом жизни. Что, собственно, не сильно огорчало Давида — всё остальное ему заменяла работа. Давид Гросс был законченным трудоголиком и не стеснялся признаться в этом.

Словно напомнив, что он отвлёкся, на столе зазвонил телефон.

— Гросс, — ответил он, благодарный неожиданному звонку за передышку. Этих пары секунд ему хватило, чтобы прийти в себя. — Я ему перезвоню, — ответил он секретарю и положил трубку.

Обогнул стол, поднял упавший на пол шарфик, демонстративно поднёс к лицу, вдохнул запах. Тонкий шёлковый лоскут ткани пах духами, в которых Давид совершенно не разбирался, а ещё чем-то грустным — той девушкой, что навсегда осталась для него виденьем.

Он подошёл к Александре вплотную. Заглянул в глаза.

Чего он прошлый раз не рассмотрел — это их цвет. Давид ждал зелени, но не угадал: они были ореховые, почти янтарные, совсем как оникс на его столешнице. С цветовыми переливами, завораживающим узором, чередованием прожилок. Медовые, колдовские.

— И что ты можешь мне предложить, девочка? — спросил он с издёвкой, словно узнавал цену.

Её губы дрогнули, напомнив Давиду, что когда-то он считал их нецелованными. Они и сейчас, два года спустя, выглядели такими же, что лишь доказывало — он ошибся.

И девушка снова стоит перед ним в смятении, а значит, была неплохой актрисой.

— А что тебе нужно? — Взволнованно вздымалась её грудь под тонкой кофточкой.

— А ты как думаешь, что мне нужно? — бессовестно оценивал её Давид, как товар. Словно покупал очередную компанию. Оценивал плюсы и минусы. Прибыль и расходы. Слабые и сильные стороны.

— Тебе нужна я. Себя я и могу тебе предложить, — ответила она.

— Как самоуверенно, — усмехнулся он. — Ты не переоцениваешь своё обаяние, милая? Считаешь, ты действительно стоишь тридцать миллионов?

Она побледнела, но не отступила:

— Конечно.

Давид хмыкнул и пошёл к столу, вертя в руках шарфик.

Глава 9

— Не хотелось бы тебя оскорблять, — сказал он по пути, — но всё то же самое я могу получить даром. И получаю. В избытке.

— Ты предпочитаешь использовать женщин один раз, — ответила Алекс, демонстрируя неплохую о нём осведомлённость, когда Давид сел на угол столешницы к ней лицом. — Но даже если не покупаешь, вряд ли они обходятся тебе даром.

— Хм… — удивился он, что она не растерялась, нашлась что ответить и довольно смело. — Я бы возразил на счёт формулировки «использовать», всё же это процесс взаимный, но оставим дискуссии на потом. У меня другой вопрос. На сколько раз ты согласна ради брата?

— На сколько сочтёшь нужным.

— М-м-м… даже так? Хочешь стать моей постоянной любовницей?

Давид отложил шарф и упёрся рукой в подбородок, словно не зная, что же с ней такой делать, с этой Александрой Квятковской.

— Если ты этого хочешь, — ответила она спокойно, даже с заметной, хоть и ненастоящей весёлостью, — я готова.

— Разве это не должен решать я? — остудил Давид её легкомысленный настрой ледяным тоном. — Выбрать, оценить. Твоя задача — меня заинтересовать, даже если ты пришла всего лишь вымолить прощение брату, которого, по-хорошему, тебе давно пора послать подальше.

— Родных не выбирают. В каждой семье есть сложности, — вспыхнула она.

— Справедливо. Не пойму только, почему я должен вникать в сложности вашей семьи. У твоего брата был шанс всё исправить. И у твоего отца был. Но они предпочли отправить ко мне тебя.

— Шанс? — замерла она. — О чём ты говоришь?

— Я говорю об извинениях, Александра. Самых банальных извинениях. Ты тоже могла бы начать с них, а не с того, что ты здесь по просьбе отца в качестве компенсации.

Она опустила голову. Гордыня, свойственная Квятковским, была ей явно знакома. И принцип: извиниться — значит признать вину наверняка привили с детства.

«Не верь, не бойся, не проси» — тюремную поговорку, говорят, ставшую известной благодаря книгам Солженицына и Шаламова, любил повторять отец Давида. В детстве для него это звучало как «Не плачь, не бойся, не прости». Но звучало так частно, что Давид усвоил на всю оставшуюся.

— Ты напрасно решила пожертвовать собой, — ответил Давид, когда Алекс на него посмотрела.

— Я ничем не жертвую, Давид, — разозлилась она. — И не буду строить из себя мученицу.

— Детка, ты пришла предложить себя, но даже не знаешь как, — он взмахнул руками и презрительно скривился. — В погребе среди бутылок у тебя и то получилось лучше. Давай, я подскажу, — кивнул он. — Изобрази страсть, неодолимое влечение. Льсти мне, развлекай, восторгайся, весели, ублажай мои взгляд и слух. Не стой каменным истуканом, — Давид сделал жест рукой, предлагая ей начать.