На окраине Руси. Мифология и язычество балтов

Правда, в Куршком заливе выловили восемь фигурок грубого изделия из янтарной плитки, человекообразных; но ни народного происхождения, ни значения их мы не знаем. Материал, вероятно, местный; однако и в этом случае неизвестно, какому народу принадлежит самое изделие. Памятники эти, несомненно, каменного века и восходят к незапамятным временам. Кроме того, известно, что восточные берега моря и зависящие от них края материка постоянно и до сих пор подвергаются и подвергались изменению. Нынешний Куршский залив, по мнению Берендта, а затем Берренбергера, простирался за реку Юра, которая является остатком этого моря и напоминает его своим названием. А так как jures только в литовском обозначает море, то прибрежными жителями должны бы являться литовцы. И действительно, вся Самбия является наносной землей. Но как бы это ни было, во всяком случае, Куршская коса, если и существовала в то время, то находилась слишком далеко от литовского материка и могла быть заселена народом иного происхождения.

Историческим фактом является и то обстоятельство, что скандинавские народы с незапамятных времен и до позднейшего времени часто надвигались на земли, лежащие на восток от них, следовательно, на самбов, эстов, куров; поэтому они могли занять и даже заселить лежавшую по пути косу. А так как у них были изображения богов в человеческом виде, то помянутые памятники могли происходить от них.

Другим вещественным памятником представляется камень, изображающий, по ученому преданию, Потримпа, находящийся до сих пор в Христбурге. Осмотрев слепок, находящийся в Народном музее в Берлине, я пришел к убеждению, что это – общеизвестная каменная баба.

Никаких других такого рода мнимолитовских памятников мы не знаем.

Равным образом знаменателен тот факт, что ясного доказательства существования изображений богов, сделанных рукою человеческой, относительно Литвы в литературе также нет. Между тем мы могли бы, во всяком случае, ожидать каких-либо, хотя вскользь сказанных указаний в описаниях походов крестоносцев и меченосцев, совершавших свои набеги в глубь и в ширь языческих земель. Нельзя приписать это случайности; ибо если указываются священные рощи, леса, деревни и городки, через которые совершался их опустошительный поход, то почему же не упоминалось бы о том, что в том или ином месте они нашли и разрушили идолы? Молчание довольно знаменательное. Молчит Дусбург, посвятивший целую главу специально прусским верованиям, молчит, очевидно, потому, что не видел никаких идолов и ничего не слышал об их существовании, молчат папские буллы и последующие за Дусбургом писатели, вплоть до Грюнау.

Боевые ножи-скрамасаксы земгалов VI–XI вв.

Зато у нас есть решительное и убедительное свидетельство пастора Эйнхорна, жившего в ХVІІ веке среди латышей, во многих местах преданных еще языческим обычаям, который, следя за ними по обязанности и записывая их, категорически отрицает существование идолов в каком-либо виде и существование языческих святилищ. «Латыши, – говорит этот автор, – хотя и имели много богов и богинь, но не ставили им ни храмов, ни алтарей, где могли бы совершать свое богослужение или приносить жертвы. Ибо ничего в этом роде не найдено в этой стране, и нет ни малейшего следа этих вещей, исключая одно то, что они имели особые рощи и леса, в которых воздавали покловение богам и молились им. Однако в них нигде не найдено ни храмов, ни алтарей, никакого столба, ни идола (Golzenbild)».

Если же мы и находим указанные ясно «идолы, храмы», где речь идет о литовских верованиях, то это не более как фраза, свойственная христианским писателям, употребляемая ими для обозначения вообще язычества, не принимая во внимание, существовало ли действительно поклонение истуканам. Такое выражение сложилось во времена борьбы христианства с язычеством, особенно с греками и римлянами, которые возводили храмы и идолы. Так, свидетель, рассказывавший Кавапариусу о мученичестве св. Войтеха, не видел идолов; как свидетельствует об этом молчании в «Vita S-ti Adalberti»; тем менее мог видеть их Кавапариус, не бывший в Пруссии; а все-таки он пишет, что св. Войтех отправился в Пруссию «deos et idola debellaturus». С другой стороны, св. Войтех, очевидно не знавший о пруссах, ничего, кроме того, что они язычники, обратился к ним якобы со следующими словами: «…ut simulacra surda et muta»[58] (relinquerent). Это, скорее, фраза Кавапариуса, а не св. Войтеха. Сила привычки объясняет неточность таких выражений[59].