Второе свидетельство из XVII века касается латышей. В нем известный нам пастор Эйнхорн прямо говорит, что латыши не устраивали своим божествам никаких святынь: «Эти латыши, имея множество богов и богинь, не возводили им ни храмов, ни алтарей, чтобы совершать свои богослужения или приносить жертвы, ибо в этой земле ничего такого не найдено… у них были особые священные места или леса, в них они почитали и призывали своих богов, но там не было ни храма, ни алтаря, ни какого-либо столпа или идола».
Эти свидетельства окончательно решают вопрос. В их достоверности нельзя сомневаться, тем более что Каллимах для поддержания своего утверждения, направленного против Длугоша, должен был основательно обдумать этот предмет – способ же выражения Эйнхорна доказывает, что он, как духовное лицо, заинтересованное в отыскании, преследовании и уничтожении всяких остатков язычества, сам делал розыски или приказал их производить и, несмотря на это, никаких следов святынь и истуканов не нашел.
Если же, несмотря на это, в других источниках читаем уже не то общее выражение «templa», а конкретное «templum», как, напр., у Иеронима Пражского; да, если Виганд прямо указывает на aedes или domos sacras в Вендзиголе, то следует надлежащим образом разобрать, какие литовские строения они оба называли templum и aedes sacras. Мы сделаем это в § 12.
Грюнау, как известно, ставит свой дуб на первое место, оставляя вечный огонь на втором плане. Но зато он говорит о двух огнях. Не зная, очевидно, о них ничего положительного, он раз утверждает, что перед Перкунасом беспрестанно днем и ночью горел огонь из дубовых дров, а на нем сжигали жертвы, а затем в другом месте, забыв о сказанном, пишет, что божества требуют, чтобы перед ними (т. е. перед целой троицей) горели два постоянных огня, один из чистого воска, на который должно было сыпать ладан, а другой из сухого дерева, на котором сжигали бы предназначенные богам жертвы.
Уже Арнольд удивляется, к чему служил бы вечный огонь из воска, если другой равным образом доставлял ночью жрецам желаемый свет. Будто бы вечный огонь был разводим с этой целью! Вообще вечный огонь, поддерживаемый воском без дров и угольев, представляется нам загадкой.
Мысль о неугасимом огне заимствована Грюнау у Дусбурга (§ 1) и из Священного Писания, которое, вследствие недостатка у Дусбурга желанного материала, опять делается его главным руководством. Итак, в Священном Писании читаем: «Заповедай Аарону и сынам его: вот закон всесожжения: всесожжение пусть остается на месте сожигания на жертвеннике всю ночь до утра, и огонь жертвенника пусть горит на нём» (Лев., 6, 9); «…а огонь на жертвеннике пусть горит, не угасает» (Лев., 6, 12); «огонь непрестанно пусть горит на жертвеннике и не угасает» (Там же, 13) и во многих других местах.
Мысль о двух огнях Грюнау мог заимствовать только из Св. Писания, в котором читаем, что Бог приказал евреям построить два жертвенника, один для вожжения ладона: «И сделай жертвенник для приношения курений, из дерева ситтим сделай его» (Исх., XXX: 1) (В церковнославянском пер.: «И да сотвориши олтарь кадильный от древ негниющих». –
На этом-то основании Грюнау придумал огонь для возжжения ладона и самовольно сделал его вечным. Воск же как материал для жертвоприношения появляется у Грюнау под влиянием обычая, господствующего даже во времена христианские; только что в языческие времена, вероятно, воск действительно бросали в огонь, а в христианские делали из него церковные свечи[64]
.Сообщение писателей о том, что вайделоты жили вокруг места, где горел неугасимый огонь, уже по тому заслуживает доверия, что стерегущие его по необходимости должны были находиться вблизи.
По всей вероятности, также и вблизи какого-нибудь священного дерева проживал вайделот, так как вам известно, что еще в XVII веке maldininkas (божкомолец) объявил Преториусу, что он готов даже с семейством проживать возле дерева, считающегося священным, если бы ему только это разрешили, а дерево ведь не нуждается в таком присмотре, как огонь.
После обстоятельного разбора подробностей о Ромове, сообщенных Грюнау и повторяемых всеми летописцами и историками, писавшими о нашем предмете, мы считаем удобным по поводу многочисленности и разнообразия этих подробностей собрать и свести результаты нашего исследования, к которым мы до сих пор пришли:
1) Название местности Ромове и ее положение в Надровии Грюнау заимствовал у Дусбурга.
2) Дуб и его святость основаны на действительной литовской традиции и на словах Эразма Стеллы.
3) Дуб как жилище божества взят также из действительной традиции и Эразма Стеллы.
4) Вечная зелень дуба в Ромове вычитана у Адама Бременского, как кажется, не непосредственно.
5) Деление дуба на три равные части и находящееся в каждой из них отверстие есть подделка под действительную традицию, по которой все деревья, стволы которых или ветви которых, раздвоившись, опять срослись, образуя таким образом отверстие, считались священными.