На орбите Стравинского. Русский Париж и его рецепция модернизма

Для того чтобы возродить танец как триумфальный вид искусства, Стравинскому нужно было очистить его от прежних грехов. А что может помочь в этом лучше, чем обращение к Аполлону, богу-врачевателю? Поскольку в Древней Греции Аполлон мог быть вестником болезней, он становился участником обрядов очищения, проводимых для остановки болезни и отведения зла. «Аполлон», имевший в высшей степени ритуальный смысл, стал тем обрядом инициации, который позволил Стравинскому вернуться к художественной форме, создавшей его репутацию как композитора. Чтобы выразить свою приверженность классическому танцу, Стравинский решил сочинить так называемый «белый балет», в котором «выявлялась самая сущность танцевального искусства» [Там же: 298]. По крайней мере, так он утверждал в своей автобиографии. На самом деле «белый балет» не имел никакого отношения ни к чистоте, ни к классицизму. Как раз наоборот: ballet blanc был романтическим жанром, в котором балерины в белых балетных пачках до колен или до щиколотки танцевали в бледном свете подобно призракам, духам или другим неземным созданиям, пришедшим искушать простых земных мужчин – как в «Сильфиде», «Жизели» или, что ближе к Стравинскому, в «Лебедином озере» Чайковского. В «Сильфиде» Михаила Фокина 1909 года на музыку Шопена, в оркестровке которой принимал участие Стравинский, полностью отказались от сюжета, но сохранили романтическую атмосферу и состав действующих лиц. Это был, по выражению Сирила У Бомонта, «романтический балет in excelsis», в котором в приглушенном свете «двадцать две танцовщицы в белых балетных платьях и один танцовщик в белых туфлях, трико и рубашках» двигались по сцене, и выглядели при этом не как танцовщики, а как «одушевленные облачка или дымка тумана» [Beaumont 1940: 13–14].

В ballet blanc Стравинского акцент был сделан на blanc, то есть на отсутствие «многоцветных украшений и нагромождений» [Стравинский 2005: 298]. Именно отказ от ориентализма, экзотики и, прежде всего, от русского couleur locale сделал композитора «Жар-птицы» и «Петрушки» знаменитостью на Западе. Чистота слова «белый» – вот что имело самое важное значение для Стравинского, которому балетный термин романтического «белого балета» напоминал об одержимости неоклассицизма мнимой белизной античных скульптур. Белизна балета Стравинского представляла собой звуковую версию «Аполлона Бельведерского» – фигуры, которую в середине XVIII столетия Иоганн Иоахим Винкельман провозгласил олицетворением совершенства в античной скульптуре. Сентенция Винкельмана о том, что путь к величию лежит через следование идеалу древних – «благородной простоте и спокойному величию», – как нельзя лучше отвечала неоклассической установке композитора. «В “Аполлоне” Стравинский стремится к величавому спокойствию», – сказал Дягилев в интервью газете «Возрождение» [Зильберштейн, Замков 1982, 1: 250] за два дня до премьеры, которая состоялась 12 июня 1928 года. Дягилев, который как никто другой знал, что на самом деле представляет собой «белый балет», наверняка понял замысел Стравинского, когда тот назвал «Аполлона» не просто ballet blanc, а балет blancsur blanc (‘белый на белом’ – фр.). Набоков, со своей стороны (и, скорее, даже ретроспективно), описал дягилевскую концепцию нового творения Стравинского как «изображение “Белого на белом” Мондрианом» и «“Черного квадрата на белом” Малевича», то есть как образец совершенно абстрактного искусства [Набоков 2003: 201–202].

Илл. 4.1. Андре Бошан. Apollon Apparaissant aux Bergers («Явление Аполлона пастухам»), 1925. Художественный музей Уодсворт Атенеум, Хартфорд, Коннектикут, Фонд коллекции Эллы Гэллап Самнер и Мэри Кэтлин Самнер. © 2019 Artists Rights Society (ARS), Нью-Йорк / ADAGP, Париж, используется с разрешения