На осколках разбитых надежд (СИ)

Рихард за ее спиной рассмеялся тихо, когда поборол явное удивление выбором мелодии, и Лена почувствовала, как напряжение, которое она ощущала до сих пор, плавно сошло на нет. Он вдруг наклонился над ней, поставив руки по обе стороны от ее рук, и тоже включился в игру. Лена сбилась тут же, запуталась в клавишах, и ему пришлось одному довести мелодию до конца. Но и закончив игру, он почему-то не выпрямился, так и остался стоять склоненным над ней.

— Снимаю шляпу перед твоим мастерством, — проговорил Рихард, обжигая кожу ее уха своим дыханием. — Самому мне стоило огромных трудов выучить эту мелодию.

— Вы просили сыграть, — произнесла Лена в ответ, не смея поднять взгляд от клавиш и взглянуть либо в зеркало на фортепьяно, либо напрямую на него. — «Собачий вальс» — это единственное, что я умею.

— Вы так зовете его? «Собачий»? — со смешком проговорил Рихард, и у нее побежали мурашки по всему телу от ощущения его дыхания на своей коже. — В Германии мы зовем его «Блошиный вальс». А как у вас называется эта вещь?

Рихард наклонился чуть ниже над ней, при этом не касался ее вовсе — его рост позволял это. Лена как завороженная смотрела на то, как заходили по клавишам его длинные пальцы, извлекая из инструмента звуки прекрасной мелодии. Она узнала это произведение с первых же нот, и сердце забилось часто. «Серенада» Шуберта. Дивная музыка, на которую легли прекрасные строки о любви Людвига Рельштаба.

Тихо молит моя песня о любви к тебе, чтобы ночью серебристой ты пришла ко мне…

Рихард наклонился над ней еще ниже, и теперь его дыхание обдувало кожу ее щеки, когда чуть поворачивал голову, следя за ходом пальцев. Ей казалось, что сердце замедлило ход, боясь своим биением нарушить очарование момента.

Едва начавшись, плавное течение музыки вдруг нарушилось, когда обрубок пальца только скользнул по воздуху и так и не нажал на клавишу. Несмотря на этот промах, Рихард продолжил играть и снова столкнулся с тем, что пропустил ноту из-за увечья. Потом еще раз, когда не сумел сдержаться — резко выпрямился и бросил раздраженно «Проклятье!». Лена буквально кожей ощутила его гнев, когда он вдруг заходил по комнате из-за угла в угол, словно выпуская злость.

— Как это произошло?

Шаги за ее спиной стихли. Лена уже и не ждала ответ на свой вопрос и раздумывала, не уйти ли ей сейчас, когда Рихард произнес тихо:

— Это был обычный перехват бомбардировщиков томми. Я зашел в хвост одному и подбил его. Я полагал, что мой ведомый поможет мне справиться с остальными двумя. Но у меня ведомым в тот день был молодой фельдфебель, и это был его первый боевой вылет. Не каждый в первый вылет вступает в бой. Иногда на людей находит ступор. Дорхард оказался не исключением. Я пытался заставить его очнуться и начать стрелять. Но он просто летел рядом и не выполнял ни одной команды. Я сумел чудом сбить один бомбардировщик, но пулемет последнего пробил мне правое крыло и хвост, попал в левый двигатель. Тут уже было либо томми, либо я, и я… сблизился, как делал это обычно. И заметил, что Дорхард вдруг посмотрел на меня, махнул ему пару раз, и попал правой рукой прямо под очередь томми.

Лене хотелось обернуться и посмотреть на Рихарда. Но она боялась, что тем самым может прервать это откровение, а ей так хотелось слушать. Он сам вдруг поднял стул и поднес его к фортепьяно. Поставил у инструмента спиной к стене так, чтобы видеть ее. Достал из кармана брюк смятую пачку сигарет и закурил одну, удобно устроившись на стуле и откинув голову на спинку.

— Всякий раз это просто адская боль, когда пуля пробивает кости и мускулы, — его лицо было совершенно беспристрастно в этот момент. Он просто озвучивал факт, но Лене вдруг стало не по себе. — Перчатку порвало вмиг. Я, если честно, думал, что рука — все. Она онемела и двигалась с огромным трудом. Потом на земле я увидел, что вся кабина была просто залита кровью, а сам я выглядел так, словно лежал в кровавой луже. Неудивительно, что штурвал был адски скользким. Мне повезло неслыханно — я не только сбил томми, но и сумел добраться до земли, не потеряв сознание. Случись это, я бы просто рухнул в Ла-Манш, и все… А так — сел с одной действующей рукой с горем пополам на побережье.

— А откуда эти шрамы? — не удержалась Лена, чувствуя, что может сейчас расспросить его, и он не станет скрывать ничего.

Рихард взглянул на нее вопросительно, а потом показал на несколько маленьких шрамов у виска, и она кивнула.

— Один из двигателей загорелся. Ближе к земле машина полыхала так, что я будто у черта на сковороде сидел. Мне повезло, что очередью томми пробило стекло и не заклинило кабину. Промедли я немного, и тогда… Об этом не знает даже дядя Ханке. Никто не знает. Просто жесткая посадка и все. Ты ведь умеешь хранить тайны, фея?