На осколках разбитых надежд (СИ)

— Я нашла местечко, где половая доска отходит, и прячу там. Поверь, я давно научилась делать отличные тайники, — сказала зачем-то Лена и покраснела, когда поняла, что чуть не добавила, что когда-то в Минске прятала так поддельные документы, оттиски печатей немецкой администрации и запрещенные листовки. Порадовалась, что не сделала этого после того, как Рихард проговорил со странной интонацией в голосе, глядя на нее сверху вниз:

— Не надо говорить мне об этом, и особенно рассказывать о своих тайниках. Я же немец, ты забыла? Не лучше ли, если я не буду знать, где ты хранишь запрещенные рейхом вещи?

Укол как ответ на тот, который вчера получил сам. Лена прочитала это в его глазах, в глубине которых мелькала легкая усмешка.

— Не надо, — попросила она мягко и сжала еще сильнее руки, чтобы совладать с желанием коснуться его. Почему ей стало так важно быть рядом с ним? И почему ей так необходимы его прикосновения? Это ввергало ее в легкую панику всякий раз, когда разум услужливо напоминал о том, кто он и кто она. Поэтому она старалась не думать об этом совсем.

— Ты сегодня не уехал, — это единственное, что пришло в голову сейчас, и она почувствовала себя какой-то идиоткой, когда эти слова сорвались с губ.

— Оставить дядю Ханке одного в Новый год было бы слишком эгоистично, — ответил Рихард. — Я и так уже достаточно сотворил, идя на поводу у своих желаний. Я уеду, как и планировал, второго числа утром. Надеюсь, это не доставит сложностей для тебя.

Ей не понравился тон, которым он проговорил последнюю фразу. Очередная колкость в ее адрес, на которую можно было ответить только колкостью:

— Странно спрашивать у прислуги, доставит ли ей сложность присутствие хозяина.

Это было ошибкой. Лена прочитала это по его лицу и поняла, что нужно было вести себя иначе.

— Если это все… — начал Рихард, и она поняла, что он вот-вот выставит ее из комнаты. И почувствовала такое отчаяние, что сама удивилась его остроте. Ей не хотелось уходить отсюда и возвращаться в темную и холодную спаленку, полную страхов и безнадежности. Но как сказать ему об этом? И может ли она сделать остаться здесь?

Все решила одна секунда. Рука Рихарда легла на ручку двери, и Лена неожиданно для самой себя заговорила сбивчиво, но твердо:

— Все не так. То, что ты сказал вчера. Про то, что я пожалею. Вернее, и так, и неверно в корне.

Он заинтригованно взглянул на нее, помедлил, но ладонь с дверной ручки так и не убрал. Просто стоял и смотрел на нее.

— Пожалею ли я, если… если… — она не нашла подходящего слова, которым могла бы описать происходящее между ними, и замолчала на секунду, а потом продолжила, опасаясь терять даже короткое мгновение. — Быть может, ты прав, и я действительно пожалею. Обо всем. О том, что настолько сблизилась с человеком, которого должна ненавидеть. И возможно, это не принесет мне ничего хорошего. Быть может, отпустить все это, прекратить все сейчас и забыть — было бы самым верным. Но одно я знаю точно — если я сделаю это, я пожалею вдвойне. И это будет. Я пожалею.

— Ты не понимаешь… — начал Рихард, качая головой.

Но Лена заметила, что его рука соскользнула с дверной ручки, и заговорила увереннее и тверже.

— Ты говорил, что поступаешь так ради моего будущего. Но, Рихард, какие планы можно строить сейчас? О каком будущем можно думать? Еще два года назад я встречала Новый год в квартире моей тети в Москве и твердо знала, что скоро я буду танцевать на сцене Большого театра. Но уже спустя какие-то недели сцена Большого сменилась театром Оперы и балета в Минске, а сегодня я встретила Новый год вообще в Германии! Все мои мечты, все мои желания и планы… Где они сейчас?

Лена заметила горечь, мелькнувшую в глазах Рихарда, и поспешила перейти к сути своей речи, опасаясь излишне упоминать прошлое, которое потеряла.

— Мы не можем говорить о будущем, Рихард, сейчас. Еще недавно я говорила с одним из работников Штайлера в городе, а сегодня он уже мертв. А если бы та бомба англичан упала ближе к Розенбургу или вовсе на замок, то и мы бы погибли. Именно поэтому я говорила, что ты не сможешь защитить меня от всего, Рихард. Как бы ты ни хотел этого! Тебе кажется, что ты предусмотрел все для этого. Но случится может все что угодно, — она помолчала немного, а потом заговорила о том, что пугало ее в последнее время. — Ты и сам можешь погибнуть в любой момент, верно? И твои шансы намного больше моих. Ведь ты рискуешь каждый день на фронте…

В порыве чувств Лена шагнула к нему и коснулась ладонью неровных маленьких шрамов от ожогов у его виска. Каждый раз, когда она видела их, она представляла себе полыхающие в огне останки самолета, из которого Рихард только чудом выбрался в тот день. И ей становилось так страшно, как никогда прежде. Даже собственной смерти она не боялась так.

Рихард не отстранился от ее прикосновения. Остался на месте и смотрел на нее сверху вниз, даже не шевелясь. Но она видела, что взгляд стал прежним, тем самым, от которого у нее так сладко сжималось сердце — полным нежности.