На осколках разбитых надежд (СИ)

— Аннегрит! — воскликнул удивленный Иоганн. — И ты когда-то упрекала меня за болтливость?!

— Ну, ты же не передашь мои слова в СД или гестапо, верно? — усмехнулась баронесса. А потом, словно вспомнив что-то, посмотрела долгим взглядом прямо в глаза Лены, стоящей на своем привычном месте в углу столовой в ожидании распоряжений. Но ничего не сказала. Первой отвела взгляд в сторону и закурила сигарету. Блеснули перстни в случайно попавшем солнечном луче.

— Ты был прав, Ханке, когда говорил, что Берлин стал одной большой казармой, — проговорила баронесса. — Одни солдаты, приехавшие из отпуска, шупо[57], эсэсовцы и женщины. Все, конечно, притворяются, что ничего не произошло, но гибель шестой армии и неудачи в Африке… Самое лучшее, что сейчас может сделать Гитлер — это пойти на союз с Британией и Штатами, чтобы получить возможность разделаться с Советами. Когда я слышу, что рассказывают о Восточном фронте, у меня кровь стынет в жилах. Бедная наша земля! Сколько сыновей она потеряла в русских степях!

— И все равно — насколько я знаю, уже в феврале Гитлеру кричали «Хайль!» во все глотки после его речи о тотальной войне, — заметил Иоганн. — И я не думаю, что он пойдет на какие-либо союзы сейчас. Он намерен довести все до самого конца, каким бы тот ни был.

Брат и сестра помолчали некоторое время, каждый погруженный в свои собственные мысли, а потом баронесса сказала:

— Я хочу поехать в Австрию, в Нойехальм, к Анне и Дитриху фон Хольвен. Графиня давно звала меня погостить. Там спокойно. Нет этих изматывающих бомбардировок томми, нет ощущения войны. Поехали со мной, Ханке. Говорят, недалеко от замка есть источник целебных вод. Твоему сердцу они определенно не повредят.

Лена видела, что Иоганн заколебался в этот момент. Он всегда повторял ей, что он старый дуб, и настолько врос корнями в земли Розенбурга, что даже показаться врачам в Берлине выезжал крайне редко.

— Мы можем после визита к чете фон Хольвен побывать в Швейцарии, — выложила еще один козырь на стол баронесса. — Через знакомых я могу достать бумаги для этого путешествия. Тебе нужно сказать только «да». Разве ты не хочешь узнать, как дела у твоего старого друга и у твоей крестницы? Быть может, Адель уже успела выйти замуж…

— Как бы ты того ни хотела, но нет — Адель все еще не замужем, моя Анне, — проговорил Иоганн медленно. — И я знаю, как идут ее дела. Потому что она сама написала мне об этом после Нового года.

— Как? — воскликнула удивленно баронесса и выпрямилась на стуле, показывая свой неподдельный интерес к его словам. Лена тоже на мгновение застыла над столом, который в тот момент очищала от грязной посуды. Для нее тоже стало откровением, что письмо Адели оказывается уже давно пришло в Розенбург. А она-то так надеялась, что бывшая невеста Рихарда не ответит Иоганну, и думать забыла об этом к весне.

— Я написал ей в конце прошлого года, — признался Иоганн неохотно. — Неужели ты не замечала, что Рихард слишком рискует собой во время вылетов? Мне давно написал об этом командир его полка, но я не верил, что Фалько может потерять желание жить. Это совсем непохоже на него! И я подумал, что этому виной то, что он все еще не может забыть Адель. Ты же видела, что он даже в небо отправляется с ее именем на фюзеляже самолета.

— Она все еще помнит Рихарда и свои чувства к нему? — спросила с явным интересом баронесса каким-то странным тоном. Лена нарочито замедлилась с уборкой, лишь бы подольше остаться в столовой и подслушать этот важный для нее разговор.

— Для Адели ничего не изменилось за эти годы. Она не написала мне прямо, но по ее письму было легко угадать это. А еще она прислала записку для Фалько. Я переслал ее на фронт. Я знаю, что ты против, но…

— Вовсе нет, Ханке, вовсе нет, — прервала брата баронесса, и он удивленно взглянул на нее. — Скажи мне, Герман… все так же связан с британцами? Помнишь, ты рассказывал, что он кредитовал кое-кого из правительства томми и связан с американскими евреями какими-то делами?

— К чему ты клонишь, моя дорогая?

— К тому, что нам нужны связи с британцами и янки. И немалые, если война закончится совсем не так, как пророчил Гитлер во время своей февральской речи. Я думаю, что Герман не откажет в помощи будущему зятю.

— Анне, ты истинный образчик трудов Макиавелли! — воскликнул Иоганн, прищурив недовольно глаза. — Цель оправдывает средства?

— Наименьшее зло следует почитать благом, мой дорогой, — парировала с невозмутимой улыбкой Аннегрит. — Если настанет время выбирать, я определенно выберу сына при жене на четверть еврейке, чем его могилу или заключение. В конце концов ребенок будет арийцем на семь восьмых. Для меня будет довольно и этого.

— Меня всегда удивлял размах твоих планов, Анне, и твоя дальновидность, — с легкой иронией произнес Иоганн.