На осколках разбитых надежд (СИ)

Эти мысли донимали Лену постоянно. Они преследовали девушку в любую свободную минуту, поэтому она старалась загружать себя работой даже сверх того, что ей давала Биргит. Но разве можно было убежать от своей головы? Вот и Лене не удавалось. Она с нетерпением ждала очередного письма от Рихарда, чтобы убедить себя, что ошибается, и что все ее сомнения беспочвенны. А пока его не было, никак не могла побороть свои сомнения. Погруженная в эти мысли, Лена стала не особо внимательной, как стали часто отмечать окружающие. И именно эта рассеянность стала причиной того, что она не сразу заметила внимание к себе со стороны шутцполиции.

В тот день все шло совершенно обычно. Сначала сервировка завтрака в малой столовой и помощь Иоганну в подборе одежды на день. Он любил, чтобы рубашки были свежевыглажены и накрахмалены, а еще тщательно подбирал галстук под узоры вязаных жилетов. Волосы его были зачесаны назад и уложены с помощью помады для волос, шлейфом тянулся тонкий аромат одеколона. Он любил те же запахи, что и Рихард, и иногда Лене даже начинало казаться, что Рихард вовсе не уезжал из Розенбурга, а просто только-только вышел из комнаты.

Потом короткое время отдыха, пока Катерина обслуживала хозяев за завтраком, во время которого Лена ушла к гаражам, чтобы встретиться с Войтеком. Ей предстояло с Урсулой сходить в город, чтобы забрать из починки туфли баронессы, а также сделать кое-какие покупки по списку Айке. Поэтому было совсем не лишним узнать, нужно ли что-то передать на Вальдштрассе или нет. От Урсулы было легко ускользнуть на время. Та всегда была рада возможности лишний раз навестить маленького сынишку, которого оставляла со старенькой подслеповатой свекровью.

Несмотря на ужасы, которые могли встретиться в городе, Лена любила эти выходы за границы Розенбурга. Баронесса запретила использовать слугам грузовик в целях экономии дефицитного горючего, и остальные слуги роптали по этому поводу, а ей нравились эти долгие прогулки пешком. Тем более, часть пути шла через лес, который этой весенней порой наполнялся ароматами первых цветов и первой зелени. Где еще можно было почувствовать себя свободной, позабыв о нашивке на груди и своем рабском положении, как не в этом волшебном месте, словно сошедшем со страниц немецких сказок?

Перед уходом Лены из Розенбурга Биргит, как обычно, выдала ей наряду со списком дел и привычные наставления. Держать на виду нашивку, быть готовой по первому же требованию предъявить документы, не заходить в лавки, если на витрине стоит знак запрета, быть предусмотрительно любезной с немцами и уступать им дорогу на улочках города. И ни на шаг не отходить от Урсулы. Запреты, некогда озвученные Рихардом, были все еще в силе, и Биргит как домоправительница неукоснительно требовала их исполнения. Но обе девушки — и Лена, и Урсула — знали, что нарушат его, едва только ступят в город. Это был их общий секрет, который они обе хранили, понимая, что ничего хорошего им не принесет, если эта тайна будет открыта.

Странно, но в этот визит в город Урсула почему-то не рассталась с Леной, когда они пересекли границу городка. Шло время, они переходили из лавки в лавку или из мастерской в мастерскую, выполняя все пункты из длинного списка поручений, а немка даже не заикалась о том, что хочет навестить сына. И Лена даже занервничала, что ей не удастся навестить дом на Вальдштрассе и передать записку от Войтека. Особенно волновалась, вспоминая слова поляка, что это очень и очень важно, и что это касается лагеря русских военнопленных, который, по его словам, организовали нацисты недавно неподалеку.

— Как твой маленький Альфи? — решилась спросить Лена, когда поняла по циферблату часов на башне ратуши, что до возращения в Розенбург остается чуть более часа. Урсула сначала не ответила. Она была настолько погружена в свои мысли, что Лене пришлось повторить свой вопрос.

— С Альфи все хорошо, — как-то рассеянно сказала Урсула. А потом просияла на какие-то секунды, пока рассказывала Лене, что он уже пробует садиться в кроватке и, по ее мнению, уже произносит слово «ма». И только тогда, словно вспомнив, что у нее есть сын, которого нужно навестить, Урсула нерешительно сказала Лене, что отойдет на некоторое время. Она взглянула на шупо, который прохаживался неподалеку на площади, наблюдая за порядком. Потом посмотрела на циферблат часов на ратуше, как недавно Лена.

— Знаешь, не жди меня. Как заберешь у обувщика туфли из ремонта, ступай сразу в Розенбург, — шепнула как-то резко и нервно Урсула. — Я забыла о времени, надо было раньше уйти да завозилась с этим списком дел. И одну тебя к площади разве отпустишь, где столько полицейских?

— Ступай смело, — ответила ей Лена, с трудом скрывая радость, что наконец-то останется одна. — Нагонишь меня у парковых ворот, как обычно.

— Если узнает Биргит… или хозяин… — напомнила несмело Урсула. — Я не могу лишиться работы. Я работаю одна в семье. Мой свекор, конечно, получает пособие как альте кемпфер[58], но его недостаточно на нас всех сейчас, когда стало так сложно с продуктами.