Самое ужасные последствия приносили зажигательные бомбы. До «ковровых бомбардировок», которые спустя какие-то месяцы начнут стирать с лица земли немецкие города, было еще далеко, но даже эти короткие бомбардировки приносили непоправимый урон. Особенно злились фермеры, которым предстояло работать на развороченной, залитой остатками горючей жидкости земле или которые теряли в огне хлева, полные скотины. Эту злость и ненависть к томми и янки старательно подпитывала пропаганда в печати и на радио. Неудивительно, что разозленное недавним введением карточной системы на большинство товаров и продуктов питания население открыто срывало свою злость на тех, в ком видели врага и причину своего недовольства. На восточных работниках и на подбитых летчиках британцах и американцах. Ходили слухи, что при одном из налетов немецкие солдаты даже не успели взять в плен английского пилота. Его буквально растерзали местные жители того городка, который подвергся налету.
Совсем недавно, в начале весны, при очередном налете на Германию воздушный бой развернулся прямо недалеко от Розенбурга, в каких-то десяти километрах от имения. Два «мессершмитта» отогнали от основной группы и преследовали, расстреливая из пулеметов, американский бомбардировщик («либерейтор», как подсказал Иоганн Лене, стоящей рядом с ним на балконе в момент воздушного боя). Неповоротливый американец был заранее обречен. Сначала у него загорелось крыло, а потом огонь пошел по фюзеляжу пожирать остальное. Экипаж пытался спастись, летчики прыгали с парашютами с борта самолета. Их светлые точки отчетливо были заметны в темноте. Один, правда, выпрыгнул неудачно — огонь попал на парашют, и несчастный полетел ярким пылающим камнем вниз. Остальным летчикам повезло больше — ветер унес их от самолета и последующего взрыва, от которого, казалось, раскололось ночное небо. Но «мессершмитты» и тогда не отстали — все кружились вокруг и расстреливали очередями, пока парашюты медленно опускались вниз, к верхушкам густых лесов Тюрингии.
— Это был интересный бой, — кивнул Иоганн, а потом заметил взволнованное лицо Лены. — Ты так переживаешь за этих несчастных? Увы, такова судьба проигравшего… Разбуди-ка Войтека, Воробушек. Пусть он зарядит ружья на всякий случай и будет готов дать отпор, если янки доберутся до Розенбурга. Хотя я думаю, что нам всем не стоит бояться нежданных гостей, слишком далеко все произошло. Но кто предупрежден — тот вооружен.
Лена впоследствии так и не узнала, что случилось с теми летчиками. Ночь в Розенбурге прошла спокойно для всех ее обитателей, невзирая на тревоги встретиться с янки. Для всех кроме Лены, которая так и не сомкнула глаз до самого утра. Она не боялась появления в имении американских летчиков. Знала, что Иоганн прав, и те едва ли пройдут такое расстояние сейчас. Да и неизвестно было, живы ли они, ведь немецкие истребители долго кружили над местом падения самолета, словно стервятники.
Перед глазами Лены все стоял взрыв самолета и гибель летчиков, но в особенности пылающий огнем парашют. И от этих мыслей не спасали даже книги, которыми она пыталась увлечься. Ужас потерять Рихарда затмил все остальное в те минуты, и она была готова на все, лишь бы кто-то пообещал ей, что он благополучно переживет войну. Теперь Лена понимала, насколько может быть сильным такое нежеланное чувство. Оно подчинило ее себя полностью, бесповоротно, и это не могло не страшить ее.
Как заклинание неслось через километры строчками на бумаге, кое-где шершавой от слез отчаяния и страха, пролитых над этим письмом. И становилось все равно на какие-то минуты, что он носит ненавистную ей форму.
Неожиданно в начале апреля за несколько недель до Пасхи в Розенбург вернулась баронесса. Ее подвезли на автомобиле знакомые, потому она свалилась как снег на голову удивленной Биргит и прислуге. Причина ее возвращения была до банального проста. Как баронесса сама рассказала Иоганну за ужином в первый после приезда вечер, Берлин стал совсем не похож на прежний яркий и полный жизни город, который она так любила. Нет, все так же работали театры и рестораны, и все так же устраивались небольшие ужины и вечеринки. Но все уже было совсем не то. После вступления в войну американцев посольства латиноамериканских стран стали закрываться одни за другим. А именно они устраивали самые роскошные приемы, на которых проводило вечера берлинское общество.
— Город окружен одними бараками с остарбайтерами, — рассказывала баронесса, отпивая маленькими глотками кофе. — Мне рассказывала Мисси, что в пригороде Берлина нельзя и шагу ступить, чтобы не наткнуться на них. А в центре полным-полно других — итальянцев, французов и прочих. Скоро во всей Германии будет иностранцев больше, чем немцев! А ты слышал речь Гитлера, Ханке? Снова меняются законы. Теперь открыто говорят о том, что у немцев остаются только обязанности перед государством и нацией. И чем мы теперь отличаемся от Советов?