Вопрос, на который она до сих пор не знала ответа. Потому и промолчала сейчас, вдруг разозлившись на этот неслышный никому кроме нее голос.
Следующим днем Лена не могла не думать об этом странном сне, который видела прошлой ночью. Ведь не сошла же она с ума, верно? Значит, эта ночная беседа была только лишь сном, который напомнил ей, что она уже начала забывать голос Рихарда. Оттого и собирала мысленно, словно бусины на нить нанизывала, воспоминания, связанные с ним. А еще не могла не думать о тех вопросах, которые всплыли в подсознании прошлой ночью. И была настолько рассеянна, что несколько раз делала ошибки в работе, отчего пришлось перепечатывать листы заново и задержать подачу в печать, а начальник бюро пригрозил ей общим выговором на еженедельном собрании, которое должно было состояться послезавтра.
— Вы стали работать не так усердно, как ранее, фройлян Хертц, как я заметил, — выговаривал он Лене в конце рабочего дня в своем кабинете. — Быть может, вы считаете, что раз сидите в конторе на теплом месте, то можете витать в облаках? Поэтому вы отвергли остальные места, которые вам предлагались? Чтобы не работать в полную силу? О чем вы там думаете? О женишках с фронта? О том, как достать помаду? Посмотрите на себя! Вы ходите по самому краю, чтобы вас не обвинили в «непатриотичном виде»! Вы хотите потерять это место? Хотите попасть на военный завод? Я вам это быстро устрою!
— Он явно хочет, чтобы ты проявила к нему благосклонность, толстый ублюдок! — скривила губы Ильзе. Она была наслышана уже о «вызове на ковер» от других машинисток, потому дожидалась Лену у выхода из редакции в конце рабочего дня.
— Сам спрятался от фронта за справками с несуществующим диагнозом и смеет еще говорить о патриотизме! Хочешь, я поговорю об этом с главным редактором? Уверена, если в это дело вмешается герр Рихтер, то этот толстый ублюдок забудет даже твое имя! Говорила я тебе, нужно продвигаться дальше из этого бюро! Когда у тебя совершеннолетие? Вступишь в партию, и я похлопочу о хорошем месте для тебя. Мне предлагали перейти в администрацию гау через пару недель. Освобождается место из-за беременности одной из сотрудниц. Я могу узнать, может, там для тебя найдется вакансия? Машинистки нужны везде. Сейчас столько приказов и распоряжений! И ты точно не будешь больше продавать свои вещи. Обеспечение в администрации совсем не такое, как в редакции, уж поверь! Вот кто не знает нужды ни в чем! Единственное — нужно придумать что-то насчет анненпаса. Гау — не редакция. Здесь нужно иметь кристально чистое происхождение. Ты уже выслала запрос в Протекторат? Что-то они совсем обленились там. Если бы не границы и специальные разрешения, то можно было бы съездить самим. Я никогда не была в Богемии! А ты бы показала мне места, где выросла!.. Я что-нибудь придумаю за это время!
Разговор с Ильзе не успокоил Лену. Наоборот, напомнил ей о том, о чем она старательно не думала, чем ближе подходило время. Уже был почти конец июля. Осталось совсем немного времени, когда настанет совершеннолетие, а значит, момент вступления в партию нацистов. Лена не была уверена, что ей удастся так просто увильнуть от этого. Да еще и собрание в бюро, к которому начальник уже подал запрос в отдел кадров, чтобы те предоставили ему документы Лены. Словно так и хотел найти что-то такое, что поможет ему уличить ее в недостойном поведении. И ведь ему удастся! Стоит только увидеть, что у нее нет доказательства чистоты арийской крови…
Или Ильзе все-таки достанет разрешения на въезд в Протекторат. И что тогда? Куда Лена повезет ее? Что можно придумать такое, почему ей не хочется «возвращаться» в родные места?
От переживаний и мыслей у Лены настолько разболелась голова, что она еле добралась до дома. Едва она поставила велосипед у крыльца, как дверь распахнулась, и на пороге появился бледный как смерть Людо, схвативший Лену за руку и буквально втащивший ее внутрь.
Это было первым, что пришло в голову Лены, когда Людо закрыл за ней дверь, окинув улицу за ее спиной внимательным взглядом. Но нет, Кристль ждала ее возвращения в гостиной, напряженно замерев у радиоприемника, который молчал. Ее спина была такая ровная, а лицо таким белым, что это без лишних слов говорило, что что-то стряслось.