На осколках разбитых надежд (СИ)

И снова все повторялось по кругу. Рихард отвечал, что не понимает, о чем идет речь или отказывался говорить. Особенно вовлекать сослуживцев по полку, как того явно желал гауптштурмфюрер, ставящий своей целью «выкорчевать как можно больше худых ростков в армии рейха». Рихард тогда спросил иронично и зло, кто же тогда будет воевать на фронтах, пока сам следователь отсиживается в тылу, творя такие «благородные» дела. И тогда его впервые за недели заключения били прямо в кабинете, пока гауптштурмфюрер курил и наблюдал за этой экзекуцией, сидя под портретом фюрера.

Фюрера, в которого по-прежнему верил узник камеры 26. Эсэсовец выкрикнул имя Гитлера прежде, чем его расстреляли во дворе форта за несколько дней до Рождества, как рассказал Рихарду тюремный врач, присутствовавший на казни. Этот узник тоже задержался в тюрьме дольше обычного, пока ждал ответа на свое прошение на имя фюрера, которое подал после суда.

Интересно, кто поставил свою резолюцию «Отказать»? Кто-то из адъютантов? Или все-таки сам, ведь расстрелянный эсэсовец был сыном одного из ветеранов НСДАП и занимал не последнюю должность в Имперском министерстве вооружений?

На Рождество стало совсем сложно держаться. Не потому, что Рихард был измотан физически и морально и желал только одного — чтобы поскорее все закончилось: суд, приговор и смерть. Ведь именно Святая ночь подарила ему когда-то настоящее чудо, которого Рихард совсем не ждал, но на которое надеялся в глубине души, всеми силами стараясь получить отпуск с Западного фронта.

Он понял, что она чувствует то же самое, едва только Лена взглянула на него. Правда, пришлось изрядно понервничать прежде, чем поймать ее взгляд. Она упрямо не смотрела на него, когда он приехал, и ему показалось, что все это настоящий идиотизм с его стороны: и письма с фронта, которые он отправлял ей, и подарок, который привез из Парижа, и его чувства, которые только разгорелись сильнее на расстоянии. Истину говорят, запретный плод всегда сладок. Но его манила к ней не запретность, он твердо это знал. Его по-прежнему держали крепко-накрепко заклятия, которые наложила на него эта лесная фея и которые только стали сильнее, едва она обожгла огнем своего взгляда в его спальне. Теперь он знал, что все предопределено было случиться в ту Святую ночь. Несмотря на насилие Клауса, которое должно было вернуть им прежние роли и возродить в ней прежнее чувство острой ненависти к нему, к Рихарду.

Нет, он не будет вспоминать тот проклятый момент, бывшим своего рода пророчеством для него. Те ужасные слова, которые вытащили очередной момент из Остланда. Рихард уже знал его, гауптштурмфюрер показал рапорт от Малыша Ралли с описанием очередного нарушения гауптманом фон Ренбек негласных законов, по которым вермахт служил рейху в России. И теперь, когда он до сих пор вздрагивал при воспоминании о посещении лагерей, ему казалось, что, наверное, он совершил ошибку и только отсрочил смерть той несчастной. Но при этом он понимал, что по-другому тоже не мог поступить. Никак не мог.