На осколках разбитых надежд (СИ)

…Я добровольно соглашаюсь быть зачисленным в группу смертников как пилот управляемой бомбы. Я полностью осознаю, что мое участие в подобной деятельности приведет к моей гибели…

Глава 54

Иногда Рихарду казалось, что он просто спит и видит странный сон. Заснул в Орт-ауф-Заале, в усадьбе в горах, рядом с Ленхен и до сих пор не может пробудиться от этого проклятого сна, каждое продолжение которого напоминало дешевую сюрреалистическую пьесу в новомодных маленьких театрах, которые так яростно предавал остракизму рейх.

Ты понимаешь головой, что все происходящее абсурдно, видишь все логические огрехи и нереальность исполнения, но ничего не можешь с этим поделать, потому что кому-то кажется все это совершенно иным. И этих кого-то большинство, а ведь большинство не может ошибаться, значит, это с тобой что-то не так. А если так, если ты убежден в трезвости своих мыслей и убеждений, то становится предельно ясно идти против этого большинства — совершеннейшее безумие или же самоубийство. И тебе не остается ничего иного, кроме как смириться с этим действом, становясь его безучастным зрителем. Или покинуть эту пьеску, не желая быть ни зрителем ее, ни одним из героев, как сложилось. Если хватает духа для того, конечно.

Рихард уважал Ханну Райч[179], как первую женщину-пилота, добившейся так многого в новой Германии, где «каждый получал шанс воплотить свою мечту». Но ее замысел и базис существования 5-й эскадрильи о том, что истребитель может стать летающей бомбой, был просто идиотским, по его мнению. Впервые услышав об этом, Рихард едва не рассмеялся, решив, что это шутка о том, что одну из модификаций «Мессершмитта», этот маленький 328-й, переделают под эти цели. Или что к беспилотному «юнкерсу» можно прицепить управляемый истребитель, который должен при выходе на цель разорвать сцепку и отсоединиться от бомбардировщика. В конце концов, недаром были придуманы разные типы машины, верно? Каждая для своего дела. Как и все в этой жизни.

Но все это оказалось реальным. В день, когда Рихард прибыл в расположение секретной эскадрильи, прошло очередное неудачное испытание подобной сцепки, которое привело к гибели летчика. Был ли он действительно добровольцем или так же попал сюда, после пребывания под судом рейха, оставалось тогда только догадываться. Впрочем, Рихард впоследствии быстро нашел для себя ответ на этот вопрос — молодые пилоты, ярые приверженцы национал-социализма, беззаветно влюбленные в фюрера, были именно добровольцами. Те же, кто был постарше, имел звания повыше фельдфебеля и награды и относился ко всему со скептицизмом, видя идиотизм всей затеи при нехватке пилотов и машин для защиты Германии — в большинстве однозначно попали в эскадрилью не по своей воле.

Но был ли у них у всех выбор — у ослепленных рейхом юнцов, и умудренных опытом ветеранов? Нет, не было, кроме того, чтобы покинуть сцену жизни. И каждый ждал того дня, когда в день испытания выпадет его жребий, чтобы подняться в небо (а может, даже и не суметь этого сделать — разбиться при взлете, как это происходило с молодыми пилотами, неверно анализировавшими ситуацию) и умереть. И только опытных летчиков угнетала мысль о том, что эта смерть не принесет Германии ровным счетом ничего, что они погибнут совершенно зазря, в то время как бомбардировщики англичан и американцев медленно, но верно уничтожали города рейха с его жителями.

Это понимание давило морально настолько сильно, что рано или поздно кто-нибудь из «старичков» не выдержал бы и сорвался. И этим кто-то стал именно Рихард, который с трудом приучил себя сдерживать порывы гнева и раздражительности после травмы, но все еще срывающийся в них изредка. Так и произошло в последние дни мая, когда случилась очередная авария, унесшая жизнь очередного молодого добровольца.

— Это бессмысленная трата ресурсов, которые из без того ограничены в рейхе! — заявил Рихард резко и зло, когда позднее состоялось общее совещание для разбора ошибок этого испытания. На них нередко приглашались и несколько «старичков» эскадрильи, так же, как и начальство, наблюдающие полет со стороны.