На осколках разбитых надежд (СИ)

Эта мысль прочно воцарилась в голове Рихарда, едва он только взглянул на мать, занявшую из-за телесной слабости от болезни кресло дяди Ханке. На ее тонкие руки, на исхудавшее лицо, на неприбранные поредевшие волосы, которые она уже не красила химией, а только прятала под косынку или тюрбан («Это просто я не ждала тебя, мой мальчик! Прости, совсем не готова к визиту!»). Он тогда опустился у кресла матери и долго сидел, прижавшись к ее коленям и взяв в руку ее ладонь, на которой так знакомо поблескивали кольца. Но и это памятное с детства средство не принесло облегчения, не освободило от странного состояния опустошенности и горестного предчувствия будущего, которое терзало уже столько месяцев.

— Я так рада, что ты жив, мой мальчик, что ты со мной, — гладила баронесса его волосы, а он молчал, потому что боялся обидеть ее ненароком своей невольной резкостью. Озвучить истинную причину своего приезда. Или воскресить призраки прошлого, уже успевшие шагнуть из темных углов комнаты и встать за его спиной. Приезжать в Розенбург было больно. Здесь нечем было дышать, оттого крюк под ребра входил еще глубже и глубже. Хорошо, что осталось совсем недолго…

Рихард сбежал тогда из комнат замка, где царил полумрак, сырость и прошлое, на свежий воздух усадьбы. Сначала в лес, где нашел пушистую ель к празднику, чтобы мать в последний раз встретила Рождество как полагается. А потом на задний двор, где колотил и колотил дрова до изнеможения, наполняя на будущее дровницу. Просто чтобы не прислушиваться к тишине, в которой уже никогда не раздадутся легкие шаги или шелест форменного платья. И чтобы не представлять то, как она ушла отсюда когда-то.

Вышла ли она сама или ее вытащили силой по этим ступеням? Сопротивлялась ли или шла покорно? Нет, определенно она не была покорной. И это значит, они были грубы с ней. Били ли ее резиновыми палками, как когда-то зимой? У него потом едва не остановилось сердце при этой новости. Или сбили с ног прикладом, выбивая дух? И смотрела ли на это мать из окна, как наблюдала за ним через стекло, явно угадывая по силе ударов топора, о чем он думал? Что за мысли были тогда в ее голове, когда она отправляла его маленькую русскую на смерть?

Глава 55

Ужин прошел в напряженной атмосфере, несмотря на обоюдные усилия. И Рихард, и баронесса старательно обходили опасные темы, которые могут привести к очередной ссоре. Рихард даже в очередной раз подавил в себе желание спросить, куда делась Катя, к которой у него было немало вопросов и к которой помимо воли чувствовал странное предубеждение. Было ли взаимовыгодной сделкой дать нужные показания в суде, чтобы получить свободу? Или мать просто вынудила ее угрозами отправить в лагерь? Он предпочел не думать об этом вовсе, понимая всю бесплодность этих размышлений, результат которых станет очередным клином в отношениях с матерью. И старательно обходил опасные моменты, то и дело возникающие в разговоре. Хотя это все же не удалось.

— Ты снова куришь, — с явным упреком сказала баронесса, когда по завершении ужина, наслаждаясь теплом от огня камина, они пили ароматный горячий кофе с бельгийскими шоколадными конфетами, подарками для матери на Рождество, и Рихард достал портсигар. Свет свечей скрыл и следы болезни матери, и горечь в глазах Рихарда. А еще скрыл в полумраке углов комнаты призраки прошлого. И на какие-то мгновения казалось, что все стало как раньше.

— Ты совсем не бережешь себя, мой дорогой, — продолжила баронесса. — Я беспокоюсь о тебе. А еще ты так редко мне пишешь. И Адель… Почему ты не отвечаешь на ее письма? Ты же знаешь, мой посредник — надежный, я смогу передать от тебя письмо без особых сложностей. Ах, Рихард, неужели ты не понимаешь, что твое молчание мало того, что невежливо, оно еще и несет за собой определенные последствия!..

— Странно слышать от тебя все-таки подобное, мама, — произнес Рихард, прикуривая сигарету от одной из свечей на столе. — Когда-то ты делала все, лишь бы между нами не осталось ни единой нити былой связи. А теперь готова рисковать собой ради переписки.