На осколках разбитых надежд (СИ)

Покушение на фюрера! Немыслимо! Самое постыдное предательство из всех! Позор тем немцам, которые совершили его! Они недостойны быть одной нации с остальными, как недостойны были носить мундиры вермахта!

Рихард слушал тогда возмущение молодых пилотов и более сдержанные комментарии старших сослуживцев о произошедшей попытке покушения, а думал в это время только о том, как неимоверно устал, не разделяя ни чьих эмоций в полном молчании. Это была не только физическая усталость. Это было опустошение, словно внутри него уже ничего не осталось человеческого.

Наверное, поэтому Рихард был так хладнокровен, когда за ним прислали машину и увезли на допрос в ближайшее управление гестапо в Париже. И, наверное, из-за этого странного спокойствия и равнодушия, когда даже самый опытный следователь, которому удавалось выводить на признание не одного предателя рейха, не сумел уловить и тени эмоции при упоминании знакомых имен и был вынужден вернуть Рихарда в часть после нескольких суток допросов. На удивление вежливых в отличие от допросов в форте Цинна, но крайне дотошных и въедливых.

Что вы знаете о преступлении 20 июля? Что вы знаете о людях, которые принимали в нем участие? Состояли ли вы в кругу заговорщиков? Кто-то когда-то пытался привлечь вас в круг этой преступной ячейки? Кто-то из ваших знакомых когда-либо выражал в разговоре с вами недовольство действиями фюрера? Я перечислю имена из списка, а вы скажете мне, знаете ли вы этого человека и насколько близко, а также когда и при каких обстоятельствах виделись в последний раз…

Имен этих было много. Их количество удивляло и радовало, но в то же время огорчало, что этот невероятный замысел потерпел крах. С кем-то Рихард был знаком «шапочно» как с Вернером фон Хафтеном, а с кем-то довольно часто общался, например, с Цезарем фон Хофакером[184], кузеном графа фон Штауффенберга. Кто-то вообще был связан с его семьей дальним родством через браки, как риттер фон Квирнхайм[185], которого, как Рихард узнал позднее, расстреляли сразу же в день покушения. Кто-то был вхож в их дом по тесному знакомству с матерью как «нужный человек» — тот же граф фон Хелльдорф[186], которого Рихард всегда презирал за слишком ярый антисемитизм, чрезмерную жестокость, алчность невероятных размеров (говорили, в Вене в 1938 году тот знатно грабил несчастных евреев) и распутство.

Рихарда спасли от ареста несколько обстоятельств, как он понял позднее. Он не покидал расположение своей эскадрильи, не состоял ни с кем в переписке, а рапорты наблюдающих за ним сотрудников не содержали ничего предосудительного. Многих арестовывали и за малое. Даже просто за упоминание имени в дневниках или записках заговорщиков. А еще последствия покушения открыли к горечи Рихарда тот факт, что в гестапо отнюдь не шутили тогда, когда угрожали преследованием семьи по так называемому принципу «Кровной вины». Полгода продолжались преследования родственников тех, кто так или иначе был связан с июльским заговором. Жены, братья и сестры, даже кузены были казнены вслед за основными виновниками как возможные сообщники или были отправлены в лагеря.

Явное удовлетворение этими смертями со стороны рейха ужасало Рихарда, подтверждая мысли, посещающие его на протяжении последних лет — идея возрождения нации после потерь Мировой войны потерпела крах, слетев с пьедестала, на который ее так старательно водружали. Потому что народ, потерявший остатки человечности, лишился самой своей основы. Не стало людей. Осталась одна толпа животных, влекомая либо истерией слепой влюбленности в Гитлера, в которого поверили еще больше, как в идола после его удивительного спасения во время покушения, либо липким страхом за свою жизнь или жизнь близких. И эта идея, свалившись с пьедестала, катилась сейчас по склону вниз огромным каменным шаром, угрожая подмять под себя все живое в Германии и разрушить то малое, что осталось.