На осколках разбитых надежд (СИ)

— Хорошо, если ты желаешь услышать это, изволь! Адель в качестве будущей невестки — не предел моих мечтаний, — твердо произнесла баронесса. — Она никогда не отличалась достойным поведением. Все эти приемы и скачки, вечеринки и тесные связи с богемным миром Берлина, где было столько евреев и Бог весть, что творилось! Эта новомодная негритянская музыка, которую она обожала! Эти неприличные танцы! Она даже курила сигареты тогда, а ведь она — будущая мать! Я думаю, это все влияние дурной крови по материнской половине, не иначе! — баронесса поймала недовольный взгляд Рихарда и тут же свернула обратно на путь, который выбрала изначально. — Но при всем этом она действительно любит тебя. И готова сделать все ради тебя. А это будет полезным, когда война закончится.

— Ты не права, — ответил Рихард ей в тон. — И в том, что касается натуры Адели, и в остальном. Я не хочу писать ей. И не только потому, что это опасно и для тебя, и для нее. Я не хочу давать ей никаких надежд, мама.

— Ты писал ее имя — имя мишлинг! — на своем самолете! Это о чем-то говорит! — возразила мать запальчиво, не желая сдавать позиций. — То, что случилось потом… Ты был просто ослеплен русской. Все из-за ее доступности, что свойственна ее нации! Тобой двигали вовсе не чувства, уж поверь мне.

— Забавно, — произнес медленно Рихард, с трудом обуздывая злость, от которой так и сдавило внутри вдруг. — Не предполагал, что ты будешь так яро убеждать меня в чувствах к Адели. Но ты ошибаешься, мама. Я писал ее имя не столько из любви, сколько из упрямого желания доказать всем вокруг, что я не забыл о том, кого мне запретили взять в жены. И не забыть самому о том, каким мерзавцем я стал, когда смирился с этим запретом. Потому что не хотел никаких сложностей в своей жизни.

При этих словах у Рихарда перехватило горло, ведь следом вдруг обрушилось горькое осознание того, как он жил прежде.

Он был лицемером во всех смыслах. Даже когда помогал «Бэрхен» деньгами, полагая, что противодействует системе гонения евреев. Он просто откупался, успокаивая свою совесть, как думал сейчас с горечью. Он был уверен, что помогает спасти местных жителей в России, когда защищал их при возможности и давал продукты из своего пайка. Но кого он спас этим? Никого. Просто заглушил стон своей совести в который раз. Он мерзавец и лицемер…

Рихард вдруг встретился взглядом с глазами отца на одной из фотографий, которыми мать заполнила комнаты, где жила сейчас, собрав их почти по всему дому и создав своего рода маленький музей их семьи. А затем взглянул на изображение молодого дяди Ханке, все еще здорового и полного сил. И отвел взгляд, ощущая свою вину перед ними за свое малодушие.

— Тогда я выбрал небо, карьеру в люфтваффе и — как бы ни тщеславно — боевую славу, а не женщину, на которой хотел жениться и которую, как полагал, любил, — признался Рихард матери под ее пристальным взглядом, в глубине которого мелькало что-то, что он не мог разгадать. — Теперь я знаю, что, когда ты действительно любишь, на самом деле ты лишен какого-либо выбора, даже если перед тобой сотни вариантов. Ты рискнешь всем, лишь бы быть с ней. Но если оставить в стороне эту сентиментальность, которая совсем не к делу, как ты, возможно, возразишь мне, я скажу еще так. Я не хочу давать бесплодных надежд, потому сам не питаю никаких иллюзий, что увижу конец войны. Не в этом месяце, а в следующем или если очень повезет, то через месяц-другой, но настанет время, когда рейх будет использовать все, ради того, чтобы показать зубы в последний раз. И вот тогда снова соберут всех пилотов «эскадрильи Леонида»…

— Не надо об этом, прошу тебя, — глухо проговорила баронесса, и он пожалел о своей откровенности, заметив, как задрожал ее подбородок, выдавая боль при этих словах. Это были совсем не те мысли, которые следовало открывать матери, сын которой рискует быть убитым каждый Божий день. Особенно сейчас, когда только действие морфина поддерживало ее и физически, и морально. И Рихард потянулся к матери, чтобы сжать ее холодные пальцы нежно в попытке успокоить.

— Надеюсь, ты так откровенен только со мной, мой мальчик, — сказала баронесса тихо спустя минуты молчания, которые нарушали лишь треск огня в камине да шипение воска свечей. — Ты ведь знаешь, чем закончились для многих из нашего круга подобные настроения. Я неустанно благодарю Бога, что все это обошло тебя стороной. Ты ведь был таким странным в последнее время. Я очень боялась, что после всего, что случилось с тобой, ты можешь рискнуть сделать что-то подобное и навредить себе, как те люди…