На осколках разбитых надежд (СИ)

Лена должна была погибнуть в этих налетах. По законам рейха необходимо было выйти на работу в любое время, и яростная ночная бомбардировка не должна была стать оправданием пропуска. Кроме того, ее гнало в Дрезден отчаянное желание узнать о судьбе Мардерблатов, о которых стонала душа в ту ночь. Обошел ли каким-то чудом налет стороной дом на Каролиенштрассе? И если нет, сумели ли Мардерблаты спуститься в бомбоубежище, преодолев страх перед возможным арестом и пользуясь суматохой, царящей во время бомбардировки?

Лене до последнего хотелось верить, что они все же сумели укрыться в убежище, ход к которому указывали белые стрелки на стенах подъезда. Но она даже не думала, несмотря на свои страшные мысли при взгляде на полыхающий огненный горизонт прошлой ночью, что дело обстоит гораздо хуже, чем она подозревала. Чем ближе она подъезжала к городу, аккуратно лавируя среди немцев, торопящихся в город пешком или на велосипедах, и колонн заключенных-союзников, которых под конвоем вели в Дрезден, тем больнее сжималось сердце от дурного предчувствия. Небо над головой темнело от дыма, а воздух стал тяжелее из-за невыносимого запаха, от которого скоро затошнило, а голова пошла кругом.

В город пропускали только редких мужчин и колонны с военнопленными, как выяснилось на самом подъезде к Дрездену, где Лене и остальным путникам пришлось остановиться перед пропускным пунктом, у которого непривычно для Лены горячились немцы.

— Что там в городе? Нам нужно на работу! Дайте бумагу, что не пускаете!.. У меня в Дрездене брат с семьей! Родители! Там мои родители! Я проживаю в Дрездене, вы не имеете право!.. Скажите нам!..

В сотнях выкриках шумной толпы было сложно распознать, что отвечали на это солдаты в рупор хрипло, срывая голоса. Только когда их командир в шинели и фуражке со значками СС выстрелил в воздух, толпа угомонилась и отхлынула назад, замолчав в ту же секунду, как смолк отголосок выстрела.

— Мы будем пропускать в город только тех, кто имеет право на постоянное проживание в Дрездене, медицинских работников, рабочих заводов и фабрик непрерывного графика, рабочих и служащих имперской железной дороги, а также тех, кто имеет предписание на помощь по разбору завалов, но только мужского пола! — отчеканил твердо офицер. — Остальным вход или въезд в город в ближайшие два дня запрещен, дабы не мешать проводимым работам! Если место вашей работы расположено в предместьях Дрездена на другой стороне города, выбирайте другие пути — транзит через город закрыт по причине работ по устранению последствий налета!

Этим запретом были спасены жизни не менее сотни человек, которые не попали под следующий налет союзной авиации в полдень того же дня, когда самолеты во второй раз обрушились массированной бомбардировкой на уже разрушенный город. И в этот раз предместья почти не пострадали. Их только, как и когда-то раньше для устрашения, засыпали ворохом белоснежных листовок со знакомым уже текстом, который сейчас звучал особенно угрожающе:

«Мы выбомбим Германию — один город за другим. Мы будем бомбить вас все сильнее и сильнее, пока вы не перестанете вести войну. Это наша цель. Мы будем безжалостно ее преследовать. Город за городом: Любек, Росток, Кельн, Эмден, Бремен, Вильгельмсхафен, Дуйсбург, Гамбург — и этот список будет только пополняться»

И снова и снова в те дни на Дрезден обрушивались бомбардировщики, при каждом разрыве бомб которых маленький дом в конце Егерштрассе вздрагивал до самого фундамента, уничтожая надежды на возможное спасение Мардерблатов и заставляя сердца женщин в подвале замирать от страха. Каждую минуту налетов казалось, что вот-вот стены не выдержат, и дом сложится, хороня их заживо в подвале. И Лена не могла не думать о том, что ей нужно было написать Рихарду, раз судьба подарила такой шанс. Быть может, он смог понять и простить ее, когда у нее появилась возможность объяснить, что ни за что на свете и никогда она не желала того, что случилось в итоге с ним.