На осколках разбитых надежд (СИ)

— Я привезла тебе разрешение на выезд и визу в Швейцарию, — произнесла Адель, ошеломив его этими новостями. — Потом можно подать на временное проживание или уехать в другую страну, все еще лояльную к…

Она умолкла на мгновение, но это слово все равно повисло между ними. «К нацистам». Вот, что она хотела сказать. Теперь все немцы для остального мира именно «нацисты». Вполне справедливо. Хотя это слово, иглой сидевшее под кожей среди прочих невидимых игл, больно укололо, на секунду лишая дыхания.

Он думал, что делает свою страну великой, возвращая ей прежнее уважение и благосостояние, потерянное при унизительном Версальском мире. Он воевал за свою страну и каждого немца, независимо от вероисповедания или крови. Он пытался помочь несчастным, пострадавшим от рейха, чем мог в тех ужаснейших реалиях, которыми обернулись его иллюзии в начале сороковых. Он принес клятву защищать всех и каждого в своей стране и ее независимость и делал это, даже порой идя в том вразрез с законами новой Германии. Как оказалось теперь, во многом он ошибался и очень многого не сделал.

И вот настало время расплаты. За свои собственные грехи и ошибки. А еще за чужие грехи и за преступления своей страны…

— Нет! — решительно произнесла Адель, словно прочитав его мысли. — Не бери на себя все, в чем ты лично не виноват. Тех, кто действительно должен понести ответ, найдут и предадут суду. Но это не ты!

— Откуда ты знаешь? Быть может, все совсем не так, как думаешь! Ты сама ска… сказала — я изме… изменился! — И снова он свалился в водоворот ярости, не в силах сдержать эмоции. И снова нарушилась речь. Он не хотел предстать перед ней таким — инвалидом, неспособным даже говорить нормально. Довольно, что она нашла его сейчас под контролем американцев, и того, что он не принадлежал сам себе, все еще неспособный даже обслуживать себя в полной мере из-за медленно восстанавливающейся руки.

— Я знаю про «Бэрхен». Когда нас увезли в Швейцарию, я приложила все усилия, чтобы узнать про людей, что помогали нам, и организацию, в которой они состояли. В которой ты состоял, — подчеркнула она и еще раз повторила это, когда Рихард отрицательно потряс головой. — Я предложила свои услуги и помогала, как могла — и финансово, и физически.

— Ты сильно рисковала, — ответил удивленный ее признанием Рихард, когда успокоил дыхание настолько, чтобы речь не изменяла ему больше. Сколько еще людей, не зная того, были объединены одной сетью? — Я знаю, что Швейцария по первому же требованию рейха лишала вида на жительство за подобное и выдавала несчастных на расправу.

— Швейцария любит деньги и неплохо умеет просчитывать выгоду, — сказала со злой иронией Адель. — А у моей семьи их достаточно, ты же знаешь. Кроме того, папа за это время обзавелся неплохими связями с американцами и сумел даже приумножить капитал за эти годы. Он планирует вернуть наше имущество, которое отобрали нацисты, но возвращаться в Германию не желает. Говорит, что не может считать родиной предавшую его однажды страну.

— Он ведь не знает, что ты здесь, верно? — задал Рихард вопрос, возникший в голове, едва он увидел, как Адель выходит из авто. — Едва ли герр Герман позволил бы тебе приехать сюда сейчас…

— Не знает. Но я не могла ждать дольше. Это было подобно муке! И как только удалось выправить все бумаги и договориться с американцами…, — она не договорила и отвела взгляд в сторону в темноту летнего парка за окном. И неожиданно сменила тему, вдруг задав вопрос о том, знаком ли Рихард с творчеством Брехта[217]. Оно было запрещено в рейхе еще с 1933 года, когда Рихард только-только заканчивал школьное обучение. Неудивительно, что он покачал головой в ответ.

— Ты знаешь, я не люблю его как коммуниста, но полюбила его стихи, — призналась Адель, не глядя на него. Это стало откровением для Рихарда. Его бывшая невеста не особо любила литературу или театр прежде, предпочитая кинематограф и джазовые выступления. А потом замер, слушая, как она цитирует по памяти строки, в первые же секунды затронувшие его душу:

— Страна, принявшая нас, не дом для нас — лишь убежище.

В вечной тревоге живем мы — живем поближе к границам,

Ждем дня возвращения, следя с замиранием сердца