На осколках тумана

Не так пронзительно. Не так по-настоящему. И не так жизненно.

На Ольгу, наверное, работы производят такое же сильное впечатление, потому что не слышно ни одного комментарии, не поступает ни одного намека позвонить Щавелю. Мы просто молча идем от фотографии к фотографии, любуясь городом, собирая его по кусочкам, чтобы узнать с тех сторон, которые до этого словно были спрятаны в чей-то тайник.

Мы обходим едва ли половину работ, но я уже сейчас готова позвонить Щавелю и признать, что он гениален. Он – и два других фотографа, чьи имена видны внизу фотографий.

Я достаю телефон, пытаюсь унять волнение, которое меня охватило от такого таланта чувствовать душу города, улавливать его ритм, то медленный и томительный, то быстрый, за которым попробуй угнаться. Нахожу контакт фотографа, нажимаю на зеленую кнопку, и вдруг…

– Ну и как? – слышится мужской голос по ту сторону телефона.

А я не могу ничего сказать. Я понятия не имею, кому я звоню. Забываю.

– Хм, значит, вы уже в галерее, – делает кто-то вывод.

Я киваю, слышу в ответ гудки, медленно возвращаю свой телефон в сумочку.

И завороженно смотрю на фотографию, к которой только что подошла. Хотя она кажется мне даже не фотографией, а картиной – настолько она нереальная, хотя и из жизни.

Моей жизни.

Потому что на этой фотографии я.

– Красиво, – доносится до меня голос Ольги. – Ты очень красивая, Даш.

Подруга говорит что-то еще, я киваю на каждое ее слово.

А потом становится тихо, удивительно тихо, как будто я остаюсь с этой фотографией один на один.

Склоняю голову набок, прикусываю губу и смотрю, впервые смотрю, как выглядит со стороны кусочек моей собственной жизни.

Расколотые с одной стороны ступени, позади закрытые жалюзи, на которых осела пыль. А на этих ступенях сидит девушка, сжимая в одной руке туфли на каблуках. Девушка настолько глубоко погружена в свои мысли, что не замечает, как ветер треплет ее волосы, собранные в хвост, и не поправляет светлую прядь, что уже выбилась из прически. Она даже не обращает внимания, что шнуровка на боковом разрезе ее длинной юбки расслабилась и позволяет увидеть ажурную кромку чулок.

Ей нет никакого дела до людей, которые, проходя мимо, оглядываются на нее с интересом. А еще…

– Она так напряженно всматривается вдаль, – слышу, как звучат мои мысли, – словно надеется, что сейчас в этот поворот свернет…

Приятный голос, знакомый, но, наверное, так и должно быть. Это ведь мои мысли.

– Кто? – раздается в ответ уже иное, чуждое удивление, которое заставляет меня слегка удивиться.

Неужели здесь непонятно? Как можно этого не увидеть? Это же элементарно.

– Счастье, – выдыхаю очевидный ответ.

– Счастье… – слышу ответный выдох, словно кто-то пробует давно забытое слово на вкус.

И на секунду мне кажется, что фотография умеет творить волшебство, потому что на меня накатывает странное ощущение, как будто счастье действительно бродит поблизости.

И если набраться храбрости и обернуться, его даже можно увидеть.

Странное чувство, которое холодит, будоражит, страшит, и я хочу, но не могу заставить себя повернуть голову.

А вдруг это только иллюзия?

А вдруг это тоже самообман?

И все-таки я так сильно хочу, чтобы это было реальностью, хочу на секунду позволить себе поддаться безумию…

Опускаю голову, чтобы разочарование не было сильным, уже хочу обернуться, но…

– Да ну, ерунда какая-то! – фыркает кто-то резко у меня за спиной.

И я выныриваю из непонятной прострации, где реальность граничила с волшебством.

И отчетливо понимаю, что так не бывает.

Счастье не пыталось подкрасться, оно не собиралось даже подкрадываться. Я в реальности. В галерее. А позади меня два незнакомца – мужчина и женщина. Которые даже не видят меня, не замечают меня, потому что смотрят на фотографию, и пытаются понять, почему именно это захотел снять фотограф.

– Какое может быть счастье в таких условиях? – продолжает капризно женщина, которую я не вижу и видеть уже не хочу. – Ты посмотри… Я вообще не понимаю, как это могло оказаться на такой выставке! Нет, Щавель не гениален, бедный мальчик просто сошел с ума. Как это могли выставить в галерее?

Мне хочется сжаться от слов незнакомой женщины, но я лишь сильнее выпрямляю спину.

– Ну, посмотри-посмотри, – продолжает она убеждать своего собеседника, который не торопится с ней соглашаться. – На стене не графити, а какое-то убожество, я даже разобрать не могу – это точно цветок? А надпись? Ты видишь, что там написано? А ведь это могут увидеть и дети!

Я бросаю еще один взгляд на фотографию и впервые, как обычно, замечаю детали, которые от меня ускользнули. На стене дома, у которого сидит девушка, кто-то пытался нарисовать некий цветок, но изобразил его в виде набора каких-то осколков. А вот кто-то другой уверенно и так, что в смысле не приходится сомневаться, черканул над ромашкой пошленький лозунг: «Fuck me».

Нет, женщина в чем-то права. Ну можно же было замазать эту надпись? Или отфотошопить цветок, чтобы с уверенностью сказать, что конкретно эти осколки собой представляют.

Я грустно вздыхаю. Всматриваюсь в цветок, и мне кажется…