Мишка помылся в теплой, еще вчера протопленной баньке, облачился в дедовское исподнее и с удовольствием присел к накрытому столу.
— Давай, Михаил, первую за встречу. Возвернулся ты в отчий дом. Мы тебя ожидали, а вот мать не дождалась, — старик вздохнул, скривился, стараясь сдержать непрошенные слезы.
Выпили. Вторую подняли за покойную Мишкину мать, племянницу деда. Вскоре дед налил третью стопку, глянул на внука.
— А ты, парень, ей-богу, богатырем остался. Я представлял, что скелетом вернешься. А в баньке рассмотрел, вижу, что ты еще мужик в силе и соку самом… Давай, сынок, за тебя, за здоровье твое и счастье.
Мишка, с удовольствием хрустя соленым огурцом, насмешливо спросил:
— А чего тебе в баньке меня рассматривать? Я не картина в музее на стенке, не девка доступная. Ты, дед, на старости лет ориентацию поменял?
Сказал и сразу пожалел о своих словах. Дед вопросительно на него глянул, а Мишка, нахмурившись, подумал, что про Колыму нужно забыть окончательно, или она в нем останется навсегда.
— Забудь, дед… Лучше скажи, чем бабка твоя болеет?
— Ничем не болеет! Талант эта женщина имеет великий доставлять мне по жизни неприятности. Вот тридцать три дня обитает она в больнице, а больница, Мишка, скажу тебе, это не наш фельдшерский кабинет, где у этого ученика Гиппократа, прости мя господи, окромя клизмы и порошка от поноса никаких других лекарственных средств сроду не было. Позавчера пришел я к нему с самого утречка, говорю, что колики у меня в правом боку, как есть аппендицит во мне образовался, а он, пилюля невостребованная, знаешь, что мне легкомысленно отвечает?
— Дедунь, ты начал за здравие, а закончил за упокой. Что он там тебе ответил, потом расскажешь, с бабкой то твоей что?
— Опять ты, Мишка, меня перебиваешь, мысли путаешь, не даешь все подробно рассказать. Я и так весь месяц один, как сыч на суку, не с кем и словом обмолвиться. К бабке три раза наведывался, так она разве умеет слушать? Рот, Мишка, не дает мне раскрыть! Что, что, а брехать старая с молодости не разучилась. Так меня своими разговорами наполняет, что еще три дня опосля этого в ушах осложнение и шумовые глюцунации. Налей-ка ишшо по одной, раз такой разговор у нас приятный, я тебе подробно все обскажу про ее болезни.
Мишка налил. Деду хотелось поговорить. А его клонило уже ко сну. Ещу немного послушав Гришатку, он широко зевнул.
— Давай, дед, на посошок и отбой. Завтра договорим.
— Да, Мишка, пора, правда твоя. Ложись, на диване уж постелено, а я маленько посижу, папироску выкурю, день то нынче какой. Он снова вытер глаза. Но мужчина уже не слышал его. Едва прижав щекой подушку, Михаил провалился в сон, который впервые за три с лишним года был крепким и спокойным.
На следующий день Михаил пошел в сельсовет устраиваться на работу. Старого председателя не оказалось, на его месте сидел временно исполняющий обязанности чиновник со станции.
Он долго просматривал бумаги Михаила, время от времени постукивал карандашом по столешнице и укоризненно, поводя головой, повторял:
— Да уж…
Михаилу надоело это глубокомысленное изречение, подвинув стул, он сел напротив, положил на стол шапку, коротко спросил:
— Берете на работу?
Председатель, чуть дернув плечом, одним пальцем подвинул документы к Михаилу:
— За три года вашей отсидки, — он как-то особенно выделил последнее слово, словно ему было приятно его произносить, после чего поднял глаза на посетителя и сразу отвел взгляд. — Да уж… Колхоз, который мне государство доверило возглавлять, — он чуть поднял плечи, — возложив тем самым на меня большую ответственность, я, к великому сожалению, принял в самом плачевном состоянии. И ваше село в списке самых отстающих. Работники явно саботируют трудовой кодекс, являясь на рабочее место не в положенное время, притом у вас определенно присутствует всякого рода кумовство, когда из колхозного гаража эксплуатируются в нерабочее, а зачастую и в рабочее время транспортные и другие механические средства без оплаты в бухгалтерию конторы. Также имеет место употребление алкоголя, объясняя это совершенно немыслимыми заявлениями: рождение сына у кума, юбилей тестя. И в этой разлагающейся атмосфере я, как первоочередное лицо, несущее ответственность перед государством, не вправе оформить вас, неблагонадежное лицо, склонное к растлению как отдельных граждан, так и немногочисленного коллектива.
Михаил с удивлением слушал этот патетический монолог. «В колхозе не хватает рабочих рук, на носу посевная, при чем здесь какое-то растление и при чем здесь я».
Он уже собрался объяснить все это по-простому лысому говоруну, как в кабинет зашел участковый, тоже незнакомый. Бросив на Михаила подозрительный взгляд, он наклонился и что-то прошептал председателю. Проходя мимо, небрежно сказал:
— Сегодня после обеда тебе нужно явиться в участок для отметки.
Михаила разозлила вся эта комедия. Пытаясь сдержать эмоции, он равнодушно ответил: