На остановке у сгоревшей березы

Он обернулся на шум. В дверях стоял дед Гришатка, старый и щуплый, но бойкий еще старик. В руках держал корзинку с помидорами.

— Ты, дедуня, еще сто лет проживешь, только что тебя вспоминал, — поприветствовал его Михаил.

— И тебе здравствовать, Мишка. А это кто там на лавке сидит? Я как бегством от старухи своей спасался с запасами в руках, так в спешке очки на завалинке оставил, не узнаю.

— Участковый наш.

— Упаси Боже! Ты, Мишка, опять никак подрался или за субботнее дело он тебя раскрыл? А я тебе говорил, сходи сам, повинись! Наша милиция справедливая, строго не осудит.

— Ты, дед, видать, с утра уже успел приложиться, — прервал его Михаил, строя деду страшные глаза, — какая драка, какая суббота, во сне что ли увидал.

— Снов последние двадцать лет почти не вижу. А увижу, так утром и не вспомню. А теперь и вовсе не сплю. Старуха моя вот весь день жалуется, что тут болит, там болит. Целыми днями охи да ахи. Такая артистка. А ночью как завалится на перину, так до самого утра, как спортсмен ГТО, перворазрядник после соревнований, сладко спит да похрапывает, слюни от удовольствия в подушку пускает, что мочи моей нет наблюдать. Сам то я совсем уснуть не могу, бессонница старческая, видать. Выйду во двор, на лавочке посижу, деревню спящую послухаю, за звездами понаблюдаю. Я, Миша, когда молодым был, всерьез наукой астрономией заниматься решил, — рассказывал дед, неторопливо усаживаясь на лавку и примечая, что участковый настроен миролюбиво. — Очень нравилось мне за небесными светилами наблюдать.

— Да ну?

— Так и было. Недели две понаблюдал. А потом родитель мой взял с поленницы кол, позвал меня да спрашиват: «Чиво, говорит, сынок, теперича на небосводе нашем происходит? Какие там новости? Давай, расскажи, а я послухаю». Я замечаю кол, слегка мандражирую. Рука у родителя тяжелая. Однако вида не подаю, смело отвечаю, что на небе вскоре новость случиться может. По радио передают, комета как раз мимо нашего села пронесется в сторону экватора. А отец мой не только тяжелую руку имел, а ишо шутки всякие любил, юмор народный. И он на мое заявление отвечает: «Комета может пролететь? Это дело серьезное, даже опасное. Слыхал, что в соседнем районе хвостом кометы ленивого агронома прижгло по самое то. Как бы и тебя, сынок, не покалечило. Посему отправишься на все лето коров деревенских пасти за реку, я уж с председателем договорился. Там места много, от кометы легче уберечься будет». Я прошу: «Дай хоть в бане искупаться, поужинать, а завтра пойду». А он поленом мне по горбу. «Сейчас побежишь, рисковать твоей жизнью не будем». Да опять по хребту хрясь. Так и отбил тягу к астрономии.

— Душещипательная история, — согласился Михаил, ставя на стол стаканы, — давайте теперь по стопке тяпнем за все то хорошее.

Выпили. Яичница приятно скворчала. Огурцы хрустели на зубах. Дед Гришатка, улыбаясь Павлику, опять обратился к Михаилу:

— А я, Мишка, не сразу к тебе в сени вошел. Ишо за углом малость постоял.

— А чего так?

— Мотоциклет увидал участковый в дворе твоем. Прямо захолонуло у меня внутрях все. Ну, думаю, гусь тот проклятый боком нам и выходит. И двух дней не прошло, а уже Мишку арестовывать приехали. Слухаю, тихо все. А главное, самой потерпевшей не наблюдается. Нет, кумекаю. Не та баба Кузьминична, чтобы в стороне остаться. А коли не орет, не наблюдается ее здесь, значит, смело и взойти можно.

Дед еще раз приятно улыбнулся участковому, который с немым вопросом посмотрел на Михаила. Тот с великой досадой сказал деду:

— Ты, дедуня, еще стопку выпьешь, все военные секреты маршала Рокоссовского расскажешь. Что ты, в самом деле, язык за зубами не держишь. С потрохами обоих сдаешь! Пей молча.

Он обернулся к Павлику. Объяснил:

— Соседский гусь во двор зашел, собака его поранила. Вот мы с дедом его и зарезали.

Дед обиженно посопел.

— Ты, Мишка, коли сам молчуном стал, дак другим рот не затыкай. Гусь тот, язви его под дыхало, кроме горестей, мне ничего не принес. Я опосля весь день с толчка не слазил. Ноги прямо тряслись к вечеру. Столько времени пришлось в позе неудобной сидеть. Не к столу будет помянуто. А сейчас вот такой приятный человек в гости заехал, а ты мне прямо рот открыть не даешь. Налей-ка лучше еще по рюмочке, чтобы в горле не просохло.

Миша налил. Выпили. Засиделись за полночь. Михаил, проводив гостей, подумал: «Стало ли мне теперь легче, когда эти паразиты не на свободе? Честно признался — и легче и проще».

Участковый Павлик иногда заходил к нему. Они хорошо понимали друг друга. Михаила удивляло, что в его новом приятеле, таком еще молодом, можно сказать неоперившимся, так много житейской мудрости. Павлик умел слушать, весело смеяться и не любил говорить о себе.

— Ты прям Соломон какой-то, — однажды заметил Темнюк, — тебе, парень, только жены не хватает, уж больно ты неприглаженный.

Павлик застенчиво улыбнулся, простодушно отозвался:

— Я не против жениться. Только мне хочется не ошибиться, свое найти, не чужое…