На острие меча

Дорогу к гавани указывали факелы, закрепленные на стенах заборов (этот пункт был особо оговорен с побывавшими накануне у командующего представителями заговорщиков). Кавалерия легиона пронеслась по улицам взбудораженного Киммерика черной лентой, щелестящей развевающимися плащами, звенящей оружием и сбруей. Топот копыт по плитам мостовых вознесся в застывший воздух, который висел над городом, словно тягучий мед. Лишь только в порту они натолкнулись на сопротивление. Полсотни гоплитов, образовав небольшую фалангу, преградили им путь. Они стояли, закрывшись большими круглыми щитами и ощетинившись копьями, сплошная стена брони и тускло блестящих наконечников пик. Забрасывать их дротиками или идти в лобовую атаку не имело смысла, и Лукан приказал обойти боспорцев с флангов и ударить в тыл. Для кавалеристов это было пятиминутным делом. Отреагировать же на маневр римлян неповоротливая фаланга не имела возможности. Плотный строй тяжеловооруженных воинов был страшен в прямом столкновении с врагом, но уязвим при подвижном ведении боя. Легионеры Лукана набросились на спины боспорцев, как голодные волки на обессиленного оленя. Их кони сбивали гоплитов ударами ног, спаты рубили открытые шеи, пронзали затылки.

Лукан в этом избиении участия не принимал. Наблюдал со стороны в окружении трубача и двух декурионов. Неожиданно из темноты портика, у которого они находились, метнулась тень, прямо к груди Аякса. Конь встал на дыбы, молниеносно отреагировав на движение. Наконечник копья прошил пустоту, и Лукан ударил мечом по сжимавшей древко руке. Хрустнула кость, части копья, с вцепившимися в одну из них пальцами, ударились о камни, а нападавший, прижимая обрубок руки к телу, упал на колени и захныкал. Один из декурионов соскочил с лошади и вздернул голову боспорца за волосы. Им открылось искаженное болью лицо совсем еще юного парня, почти мальчишки.

– Ненавижу… – процедил он сквозь зубы, глотая заливавшие лицо слезы.

Декурион глянул в глаза трибуна, вынул спату и перерезал юнцу горло. Затем отпустил волосы, и тело безвольным кулем упало на мостовую.

Вид этой бессмысленной, но вызывающей уважение смерти породил внутри чувство горечи, и Лукан отвернулся.

– Что с этими делать? – Подскакавший легионер указал на горстку сдавшихся гоплитов и ждал от него приказа.

– Выставьте охрану. Разберемся с ними позже, когда все закончится.

Он всмотрелся в темную глубину гавани, откуда доносился мерный рокот понта. Где-то там, в прибрежных водах, в это самое время римские корабли атаковали боспорские, оставленные Миридатом для защиты Киммерика. И на одном из этих кораблей находился Флакк. Для морского боя у него также нашелся хитроумный план, и Галл доверил ему привести этот план в действие.

Лукан усмехнулся, заметив, как вспыхнули на горизонте снопы яркого огня.

Глава 24

Гермонасса, это же время

Лисандр неслучайно привел Кезона на могилу своей жены и дочери. Они были похоронены в одном склепе за домом усадьбы, среди цветущих яблонь сада, в прекрасном и дарующем покой месте. Женщина умерла при родах, а ребенок не прожил и дня. Он предал их земле здесь, где они покинули его, еще по одной причине: жена была уроженкой Гермонассы, и он посчитал, что будет правильным оставить ее в родной земле. Непередаваемое горе и злость на богов, так несправедливо отнявших у него самое дорогое в жизни, сжигали Лисандра изнутри, и чтобы унять эту душившую его боль, он занялся пиратством. Разумеется, втайне от своих богатых соотечественников. В его распоряжении была маленькая флотилия из пяти кораблей – быстроходных унирем. За довольно короткий срок он умножил свое состояние втрое, но на этом не остановился, и через десять лет разбогател настолько, что мог позволить себе уйти на покой и заняться политикой, не думая больше о расходах и связанных с ними заботах. Впрочем, участвовать в политической жизни Нимфея и всего Боспора он никогда и не прекращал. Но в последние годы занялся политикой вплотную, параллельно, для вида, ведя мирные торговые дела. Курс молодого царя Митридата, направленный на независимость от Рима и укрепление собственного могущества, пришелся по душе далеко не всем. Такое развитие грозило неизбежными войнами – с беспокойными соседями скифами, богатым Херсонесом и могущественным Римом, – от которых пострадали бы не только малоимущие боспорцы, но в первую очередь – зажиточная знать, на плечи которой тяжелым бременем легли бы все расходы по их ведению. И хотя самого Лисандра финансовый вопрос не волновал, или почти не волновал, благополучие родного города было ему небезразлично.