На островах дракона

В действительности все обстояло по-другому, и к приманке являлись одни и те же ящеры, не больше четырех за раз.

Другое, не менее ошибочное утверждение: варан предпочитает свежему мясу мясо с душком. На самом деле ящер отличается несравнимой прожорливостью и поедает все, что попадается, в каком угодно виде. Лишний раз мы убеждаемся, что зачастую люди строят представление о животном не на основе наблюдений, а опираясь на предвзятое мнение. Поскольку большинство тех, кто видел дракона, принимали за постулат то, что он ищет пахнущую, то есть уже тронутую разложением, падаль, то они возвели в принцип свой домысел о любви дракона к мясу с душком. Однако нам неоднократно приходилось наблюдать, что в случае, когда он мог выбирать между свежим, то есть еще красным, мясом и протухшим, часто уже почерневшим, он начинал с первого. А если на приманке оставалась шкура, он принимался за нее с особой охотой.

Помимо обоняния наиболее обостренное чувство у дракона — осязание. Причем, конечно, не через посредство толстенной шкуры, прошитой роговыми пластинами, а через язык, поверхность которого густо усеяна чувствительными сосочками. Ориентируясь среди окружающих предметов, он беспрестанно водит в тридцати — сорока сантиметрах впереди себя этой раздвоенной «приставкой» бледно-розового цвета, покрытой липкой слюной.

Зрение у него довольно приличное, но, как и у большинства пресмыкающихся, позволяет замечать лишь движущиеся предметы или же находящиеся на очень близком расстоянии, о чем свидетельствует следующее забавное происшествие. Однажды я шел по кабаньей тропе через галерейный лес, окаймляющий пересохшую речонку, как вдруг заметил легкое колыхание кустарника. Прямо на меня своим заводным шагом движется крупный дракон. Решаю проконтролировать его реакцию: сажусь на корточки и замираю. Ящер все еще не видит меня и продолжает уверенно шествовать по той же тропе — очень часто вараны идут по следам, проторенным в густой растительности крупными травоядными.

Не дойдя какого-нибудь метра, он замечает на своем пути препятствие, останавливается и внимательно вглядывается в меня. Я сижу не шелохнувшись, надеясь, правда, что ему не понадобится брать пробу на зуб! Язык его несколько раз проносится так близко от моего лица, что я чувствую движение воздуха. К счастью, через несколько минут, показавшихся вечностью, чудовище, не сводя с меня глаз, огибает мою фигуру, причем так близко, что мне явственно видны черные точки на его радужной оболочке глаз, а затем мирно продолжает свой путь по тропе.

Но самый спорный вопрос, чтобы покончить с органами чувств дракона, — это слышит он или нет. Уши у него есть, как и у остальных пресмыкающихся, но наш опыт показал/ что он не обращает никакого внимания на любой шум. Даже выстрел, произведенный в нескольких шагах от ящера, когда он рвет добычу, не производит на него ни малейшего впечатления.

Маленькие варанчики не так туги на ухо, как их родители, и частенько убегают после сильного хлопка в ладоши. И все ящеры пугаются, если сильно топнуть ногой: в этом случае они воспринимают, пожалуй, земные колебания, а не звуковые волны.

Похоже, что вараны рождаются не глухими, но постепенное ороговение покровов внутреннего уха с возрастом полностью лишает их слуха.

Местные жители, напротив, утверждают, что варан прекрасно слышит. Они даже уверяют, что ящеры-исполины сбегаются на ружейный выстрел, предвещающий для них вкусный обед.

8

Жизнь в Лохо Буайя. — Чудо-Паулус. — Крабы-клептоманы. — Прирученные звери. — Трехцветный вулкан

Со временем мы устраиваемся в нашем лагере у подножия холма Лохо Буайя с большим комфортом: смастерили стол, скамейки и даже буфет, привесили гамаки, приволокли камни для очага.

Самой острой проблемой по-прежнему остается вода. Ближайший источник — в километре, да и тот едва-едва цедит тоненькую струйку меж камней. На земле эта вода собирается в лужу диаметром в метр и глубиной сантиметров десять. Нужно осторожно брать воду с поверхности, стараясь не поднять ила, иначе он не уляжется и за несколько часов. Так стаканчик за стаканчиком мы наполняем два ведра по двадцать литров каждое и несем их в лагерь, подвесив на концах толстой палки.

По воду ходим по очереди и, надо признать, без особого энтузиазма ждем приближения «своего дня». Зато дров вокруг лагеря полным-полно, но их тоже нужно собирать. В итоге один день из четырех у нас целиком уходит на прозаические домашние заботы. Чтобы помыть пару кастрюль или (крайне редко!) постирать рубашку, приходится, естественно, идти к ручью. То же самое и для того, чтобы принять душ. Поэтому ничего удивительного, что мы не злоупотребляем омовениями: по возвращении с источника мы неизменно оказываемся мокрыми от пота, как и прежде.