На острове

Ему пока не хотелось уходить, и он неуверенно присел рядом с женщиной, жалея, что у него нет носового платка или чего-то еще, чтобы обернуть вокруг горла. Он подумал, что надо будет завалить ее камнями. И снова вспомнил похороны Большого Ро, всю эту вонь. Два убийства. Два убитых человека, и обоих хоронил Самуэль. Он оказался неважным могильщиком, но что он мог поделать? Он почувствовал, как в груди поднимается ответ. Ох уж эти воспоминания – столько лет они преследовали и угнетали его. А теперь к ним добавилось слово, одно слово, пришедшее ему на ум; оно шевелилось у него внутри, сидело на языке и ждало, пока он его произнесет. Он повернулся к женщине, наклонился и сказал:

– Насилие.

ПОСЛЕ УБИЙСТВА БОЛЬШОГО РО их группа стала активней участвовать в делах Народной партии. Если раньше они были на подхвате, в качестве массовки, то теперь рвались на первый план. Посещали регулярные собрания, передавали друг другу потертые книги в мягких обложках, излагавшие теории о том, как переделать мир и добиться лучшей жизни. Они декламировали цитаты, спорили из-за слов и фраз. И выступали на митингах.

«Насилие! – сказал Село. – Вот наш ответ. Когда мы, весь народ, решимся на насилие, когда объясним другим его пользу, вот тогда мы начнем побеждать. И больше нас никто к ногтю не прижмет. Никто не будет нас угнетать».

Мирия согласилась и заговорила, размахивая сигаретой:

«Нашим цементом станет кровь. Только так мы построим новую нацию. Крепкую нацию. Слишком многие из нас жили в тени, сознавая свою никчемность. Только сражаясь и проливая кровь, мы получим власть».

Они захотели узнать, что думает об этом Самуэль, и потребовали прямого ответа.

«Ты готов взять в руки оружие? – спросили его. – Готов к насилию и борьбе?»

«Движение за независимость обходилось без насилия и победило», – сказал он.

«Победило?» – сказала Мирия.

«Да».

«А разве не насилие сделало калекой твоего отца? На насилие надо отвечать насилием. Может, если бы он это знал, то теперь не был бы такой обузой остальным. Если бы не побоялся сражаться».

Однажды ночью, вскоре после рождения Леси, Самуэль надел серую футболку и мешковатые шорты, снял с шеи золотую цепочку и наручные часы, предмет его гордости. И позволил Мирии завязать ему глаза и вывести босиком на тихую полуночную улицу, где он услышал рокотавший двигатель автомобиля. Он знал, что они поедут без света и без разговоров – ничто не должно насторожить солдат. Чьи-то руки помогли ему сесть на заднее сиденье; он обнаружил, что все забито под завязку, и ему пришлось сесть на колени какому-то мужчине и высунуть голову в окно.

Машина была Жумы. Самуэль узнал кашлявший двигатель и то, как заднее сиденье подпрыгивало на ухабах. Он сообразил, что сзади сидят человек пять-шесть и двое на переднем пассажирском месте. Он слышал их напряженное дыхание и неловкое кряхтение. Когда водитель рыгнул, Самуэль почувствовал запах лука и говядины. Ему пришлось поститься два дня перед клятвой, и теперь его мучил голод, а во рту пересохло.

Ехали они довольно долго. Самуэль знал, что так будет, что их увезут далеко за город. Когда машина наконец остановилась, Самуэль вспотел, отсидел себе все, что можно, и его тошнило от голода и тряски. Кто-то вывел его из машины и провел по мокрой высокой траве; он слышал шум ночных насекомых. Затем с глаз у него сняли повязку, и он заморгал в темноте, а потом увидел рядом с собой других моргавших мужчин и женщин. Их было чуть больше десятка. Перед ними стояла женщина с горящим факелом; Самуэль ее не знал. Вдоль стоявших полукругом людей прошел Село и дал каждому по палке. Они стали по очереди подходить к женщине и зажигать от ее факела свои. После этого она подвела их к большой куче земли под деревом. Они стали брать по горсти правой рукой и вставать в круг. А потом подносить землю ко рту и съедать.

«Что это?» – говорила женщина, указывая на кучу.

И все вместе они произносили заученный текст клятвы:

«Это земля. Я знаю ее вкус. Она у меня в крови. Земля – мое тело, и тело мое – земля. Я даю клятву земле без всякого страха. Если я умру, я вернусь в землю и возрожусь. Я клянусь кровью и огнем, ибо земля моя. Я и есть земля».

В каменной хижине на острове Самуэль изнемогал под бременем воспоминаний. Он так и чувствовал горящий факел у себя в руке, мокрую траву на ногах. Он стал ходить туда-сюда, громко топая. Тело женщины подрагивало, и он отвернулся от нее. Затем опустился на колени и принялся скрести по грязному каменному полу, пока не наскреб горсть земли. Он поднес ее ко рту, лизнул сухим языком и пробормотал:

«Земля моя. Я и есть земля».

ПОДНЯЛСЯ ВЕТЕР, и Самуэль сносил его порывы, выходя из хижины и медленно карабкаясь обратно на узкий пик. На вершине он остановился и перевел дыхание. Сухая трава терлась о колени. Солнце еле проглядывало сквозь тучи; собирался дождь.