На острове Буяне

- Ну, до свиданьица, пошла я, - заторопилась Зина. - Вот, всё толковала с ним, с фатераном-то с твоим. Спрашивала: и когда этот мороз кончится? А он и не понимает про морозы-то никого! Прям, пенёк с глазами - Город-то твой... Ну, мы, может, тоже кой в чём дураки. Бывает! Жук да бык... Да...

Бронислава смолчала. Она смотрела вслед зининым торопливым шажкам и, разгорячённая, не мёрзла в лёгком своём халате, плохо сходившемся на груди.

Кеша выдернул лопату из снега, поставил её к стене. Оглядел Брониславу как чужую, с недобрым мужским любопытством. Бронислава не шевелилась на ледяном ветру.

- К Козину схожу,- помрачнев, сказал он.

- Иди, - кивнула Бронислава и отвернулась.

Он обошёл её, стоящую на тропе, стороной, через сугроб, глубоко проваливаясь в снег, потом зашагал, кособоко вздёрнув одно плечо.

"Ты зачем такой-то? - хотела крикнуть ему вслед Бронислава. - Разве же можно впускать в душу плохое?! Да с плохим в душе - как жить-то тогда?.. Нельзя же!" И не крикнула.

"...Не зовёт. Один ушёл", - тревожно думала она.

И всё ждала, что Кеша обернётся. Рукой бы что ль хоть махнул?.. Но Кеша свернул в макаров переулок и скрылся из глаз.

Теперь улица была пустая. Над низким прозябшим селом двигались облака, плотные, сизые, как ночные сугробы, и сливались с дальним пасмурным полем. Меняясь, облака пропускали иногда на землю слабое пятно жёлтого зыбкого света. Но оно быстро затягивалось на морозе, будто небесная случайная прорубь, из которой только сильнее и пронзительней дуло сверху. А потом всё стихало ненадолго, пока не возникала в быстром движении облаков новая прореха, изчезающая сразу. Тогда жёлтый свет угасал на снегах. Синие мертвенные тени резко проступали на волнистых перекатах сугробов. И замирало вокруг всякое дуновенье - прерывалось дыханье всего живого...

И давний страх стал охватывать Брониславу, застывшую в одиночестве: что обомрёт она здесь, среди больших снегов, в полный свой рост, с головы до пят, заледенеет под тяжестью облаков и уже не очнётся - быстрые, они вот-вот остановятся над ней навсегда, как вечные сугробы... Только страх теперь был не пугающий, а манящий. И сердце её остужалось. Оно переставало болеть и уже томилось кроткой тоской, покорной и страшной, - и само хотело покоя холодного, вечного.

- ...Дура! - вдруг крикнула на себя Бронислава - и вздрогнула. - Дура стоеросовая!

Она вбежала в избу, потеряв за порогом тапочки. "Оденусь, догоню", - решила она, торопливо снимая с вешалки пальто и босиком подбегая к зеркалу.

"Скажет, вот, старая, пристала. Шагу ступить не дает..." - передумала она и положила пальто на кровать.

"А чего же не догнать-то? Небось, законный, не чужой!", - снова схватилась за пальто Бронислава.

"Вот, скажет: не верит мне. Следит... Нашёл, скажет, себе хомут на шею".

Бронислава достала со шкафа картонную коробку с катушками, вдела нитку и стала пришивать пуговицы - они держались кое-как. Она давно собиралась закрепить их, ещё три года назад, когда принесла пальто из магазина, да так и не удосужилась.

- Ну - пришивают! - укоризненно качала она головой, сидя на кровати и поджимая босые ноги. - Батюшки-светы! За нитку потянешь - и готово: пуговица отлетела... Всё - не держится. Всё - кое-как... Всё - некрепко!

И она вдруг ужасно расстроилась от этого.

"Да что же я сижу?! Вот, чудная. Прям чудо в перьях вся какая-то... - беспокойно подумала она. - Так, чего доброго, и без мужика останешься. Если сиднем-то сидеть, с больным-то пальцем всё кряду шить... Да мало ли что?!"

Она сделала несколько торопливых стежков, морщась от боли. Потом наскоро перекусила нитку. Вскочив, Бронислава кинула иголку в коробку. И, уже совсем на бегу, оделась.

По дороге Бронислава почувствовала, что валенки обуты на босу ногу. Однако не огорчилась:

- Разуваться нигде не буду.

Она проверила свой кошелёк - деньги были на месте. Но не все.

- Паразит. Вот паразит!.. Как раз на бутылку отсчитал, - вслух сказала она. - И когда успел, паразит?

Она побежала быстрее, приспустив шаль на лоб и затянув её потуже - в лицо дуло.

Двор Козиных был сплошь занесён снегом. Плохо протоптанная кривая тропинка вела к дому. В сугробе валялись на боку детские санки, поодаль торчало красное игрушечное ведро. Рядом с ним блестела по-рыбьи большая столовая ложка, будто выпрыгнувшая из снежной волны.

Бронислава долго взбиралась по обледенелому высокому крыльцу.

- Это что же у городских за мода за такая? - ругалась она, поскальзываясь то и дело и отъезжая вниз. - Как приедут, так в дом у них не влезешь... Не голову расшибёшь, так ноги растянешь. И снег не сметают, и лёд не срубают. Вот безрукие-то! Калеки прям...

На веранде Бронислава остановилась перед необитой, густо заиндевевшей дверью. "На весь вольный свет топят! - посокрушалась она. - Ну, зимуют!" Сдвинув шаль со лба, Бронислава быстро взбила волосы - для красоты, и, не постучавшись, шагнула за порог.