На острове Буяне

- Какая разница? Не за нашего, да и всё... - подпарывала Бронислава рукав и сильно щурилась. - Ну, этого за дело мужики-то избили. Агитатора. Этот - жизнь нам ломать приехал... Степана жалко: он - кум наш. Первый, видишь, ударил... А чего делать было, Нин?

Дочь включила настольную лампу и поставила её рядом с полушубком, на пол - чтоб Брониславе стало светлее.

- Хаять-то как всё наше стал! Дохаялся, - продолжала Бронислава рассуждать про агитатора, занимаясь рукавом. - За границей тебе хорошо? Туда езжай и сам за ней живи: не лезь к нам оттудова, не комиссарь тут. Нет, влез, росомаха... В гражданскую к нам, старики говорят, такие же лезли, с мерлушковыми головами, и щас опять они - лезут. На рожон-то... Мёдом им, что ль, здесь намазано? Правильно Степан его в клубе окоротил: "Тут - мы буесловим! А ты - погоди. В свою местность поезжай, там запад себе устраивай".

И ещё покивала:

- Этот сам, конечно, нарвался... "Вам без варягов никуда"! Выпросил... А варяги, они кто? Мордва или чуваши?

Нина нахмурилась, припоминая.

- А! Чухонцы, - догадалась она. - Помнишь? Говорили: Эля чухонка тут в ссылке жила... Вот. Они.

- Значит, он за чухонцев, что ль, глотку-то драл? Чтоб они над нами были?... Да ведь Эля-то белобрысая была. И степенная, простая. Статная она... А за которого он глотку драл - у того спина корытом, как у беса. На плакатике-то... Нет, Эля чухонка, она прямая была! На беса-то капли не похожая. Что, разве я Элю не помню?!.

Нина тоже запуталась в разговоре. Но разобралась довольно быстро:

- Это приватизаторы, евреи, про самих себя думают, что они - чухонцы. Над нами, значит, - и всплеснула руками. - Они ведь в Москве чего устроили! Как только Россию приватизировали, так всех ограбленных под землю загнали. В метро! Сашка Летунов там летом был, говорит: наши-то в Москве - шибко пришибленные. Пообносилися, говорит. В ремках, в старье, сгорбатятся и бегут. Вот их в подземелье и спрятали. Чтоб русские приятную картину жизни не портили бы наверху. А сами эти, приватизаторы, поверху, нарядные, по Москве разъезжают. В лимузинах в разных. В заграничных. И всех так жить учат, чтоб самим ещё больше богатеть. Не иначе.

- Чего ж Москва-то им совсем поддалася? - поразилась Бронислава. - В норах ездит, под землю, гляди-ка, забилася.

- Боится Москва. А то засудят они, не за одно, так за другое. В тюрьме заживо сгноят.

- Ещё не хватало, чтоб в Буяне нас под землю всех затискали бы! В рудники какие ни на то! - возмутилась Бронислава. - Нет, здесь им не Москва...

- А ты бы не храбрилась, - остановила её Нина. - Что, мало народа они после революции под землю засунули, на смерть, в шахты да в рудники? И теперь засунут... Теперь строго стало: где только народ коренной какой-нибудь про свои права вспомнит, там они сразу атомные отходы хоронят. Решения такие у себя в Москве принимают, приватизаторы. Чтоб все похварывали и слабели в таких местах. Вот чего они нам делают...

- А чтоб мы, значит, не сопротивлялися! - поняла Бронислава. - От коренного всего, значит, опасность ихнему правительству идёт. Вот что.

- Сашка-то Летунов чего передавал? Даже говорить про это нельзя стало. В Москве таких сразу хватают, на суд тащат и в тюрьмы сажают. Уничтожают. Вот все молчком дальше и терпят: боятся их до смерти.

- Ну, а как же они, аспиды, нас в тюрьмы сажать не будут? Ещё как будут! Власть-то свою им охранять от нас надо? Надо!.. Ты погляди, росомаха, с чем к нам тогда заявился, - качала головой Бронислава, снова вспомнив агитатора. - Раскусили его здесь, оккупанта хренова. Хотел, значит, чтоб и у нас, как в Москве, было бы! Чтоб и тут нас бы поверх земли уж не осталося. Как же!.. Разгрозился: "Будет и у вас цивилизованный мир!" Размечтался. Со слабой-то височной костью своей... Кость эта самая, височная, у него тонкая, Нин, оказалася, как бумажка! Вынули там, на суде, снимок рентгеновский. Прям из проявки. А на нём - череп его с костями. И правда, говорят, треснутый как ночной горшок... И зачем они, с такими височными костями никудышными, под наши кулаки лезут, Нин? Уж сидели бы, где сидят. Виски бы себе наращивали. Горе с ними!

- Так ему, росомахе-то, что? Череп-то треснутый, говорят, и не его на снимке был. Он этот снимок вроде за триста рублей у доктора купил. Почти что задарма. А наш дядя Стёпа Кормачов за всех, один, в тюрьму ушёл!.. А сам только один раз и стукнул. Агитатора. За "народ, веками править не способный".

- Ну, агитаторова родня городского суда запросила, - качала головой Бронислава. - Наш бы суд по-другому рассудил.

- Вот, до суда доводить не надо было. Приехал, да и уехал бы, как завуч! - рассуждала Нина про агитатора и расстраивалась. - И наплевать бы на него. Нет, избили. Да на виду у всех: на собрании! Нашли, где меры принимать.