На острове Буяне

- Это - человек? - спросил Антон. - Который людей дурит? Вот, живёт на свете - и дурит. Видишь, наловчился? Присосётся, как клещ... Насосался, отвалился, дальше ползёт. Пока опять не проголодается. А там - вцепится в то, что поближе, в то, что потолще... Эх, была бы в дому моя воля!

Нина насторожилась и стала похожа на встревоженную птицу, которая улавливает дальние, невнятные шорохи. Он обвела взглядом стены, остановилась взглядом на ружье, висящем в простенке, однако сразу же подняла глаза на часы.

- ...Ладно тебе! - оборвала она вдруг Антона. - Срубим свой дом на огороде - там твоя воля будет. А пока что - погоди. Распоряжаться-то. Командовать всеми! Материн тут порядок. Вот пускай Витёк приедет, поглядит. А ты - прижмись и сиди! Хозяин... Ты тут - нет никто.

Антон снова ничего не понял.

- Ну, бабы... - покачал он головой. - Ты-то, Нин, с чего опять вскинулась? Точно: никакого покоя в доме не стало.

- А ни с чего. Тебе тут меры принимать - нечего! Без тебя их примут... Тебе лесом за год заплатили? Заплатили. Брёвна с лесопилки выписали? Выписали. Вот, об машине хлопочи, чтобы они за лето, до Витька бы, вылежались. А то вам и сруб ставить не из чего пока что. Пускай у тебя об этом голова болит, не об другом... Раскомандовался тут.

Бронислава тоже ничего не поняла:

- Да что это у нас нервы-то ходуном расходилися? - поёжилась она. - Зинка, что ль, Коробейникова на ветер нам чего нашептала? Или сор под стопу мне кинула, изловчилась? Прям, незнай. Святой водой надо будет везде покропить. Бесов разогнать... И пучок пустырника с подловки достать. Веничек один... В чай будем заваривать. Слышишь, Нин?

- Ты, мать, ещё в бражку пустырника насыпь, - посоветовал Антон, усмехаясь. - Ему - поможет. Чем больше выпьет, тем дольше спать будет. Только на ужин и на обед посильней ему будильник заводи. Чтоб он вес не терял.

Тогда Бронислава развернулась к зятю основательно:

- Нет, Антон. Ты его с лёту не кори. Он в нашу жизнь сразу-то ведь не войдёт, - сказала Бронислава про Кешу. - Ему обвыкнуть надо. Обвык бы, тогда бы и поглядели... Вот к делу он пристроится - в деле-то себя и покажет. Может, ещё и незаменимый сделается! Что, разве книжного ума у него мало? Вон, как от него отрывки-то книжные во все стороны летят. Прям от зубов отскакивают.

И получилось это так, будто она оправдывается.

- Сам он - отрывок, - ворочался и томился Антон.

- А вы его - не трогайте! - вспылила тогда Бронислава, рассердившись на себя. - Меры какие-то придумали... За меня бояться вам нечего! Ест он много... Ну и что? Пускай ест. Хоть в три горла! Я не парализованная какая. Не хромая, не горбатая. Зарабатываю ещё! И не трогайте мне его!.. Поглядите на них, забоялись они за меня. Моё дело! Не ваше.

- Эх, Яппония, страна косоглазых... - выругался Антон. - Пошли, Нин. Нечего без толку воду в ступе толочь.

- Со стола-то приберёшь? - спросила Нина. Она медлила уходить в свою комнату и всё смотрела на неприбранную кухню, на мать, на вывернутый отцовский полушубок, широко раскинутый крестом по полу - рыжим мехом вверх.

Бронислава ей покивала:

- Иди, иди. Отдыхай. Я сама... Ты только не бойся, Нин! Что ж теперь... Ничего. Живому - живое.

Бронислава снова опустилась на колени перед полушубком, выворачивая его, разглядывая свои метки по вороту, по рукавам.

- И когда от них чего было хорошее? От приезжих? От чужих? - всё не уходила к себе Нина. - Ты про это - думала?..

И вздыхала, стоя над Брониславой:

- Вон, дяденька у Мишани Нечаева - из-за приезжего ведь в тюрьму-то сел. На ровном месте.

- Ну, этому случаю - сто лет в обед. Вспомнила! Тебя тогда и рождённой не было... А зачем же он, Нечай, ему графином по голове стал стучать? Что, раз председатель чужой, приезжий, так и стучи по нему полным графином всяк, кому не лень? - стоя на коленях, всплеснула руками Бронислава. - Сам - сопляк был, десятый класс толком не закончил, а уже - по председателям по партийным графинами колотить наладился... Ладно, пришёл ты в контору - за тёткину золовку заступаться. А графин-то зачем в руки хватать? Что, кулаков у него не было?! У Нечая?.. Ученик, называется. Вот, до сих пор из тюрьмы и не вылазит. То на химии порядок наведёт, то в зоне. Нечай этот. Куролесит по всей стране... Его уж тут и не помнит никто.

- А дядя Стёпа Кормачов? - сразу припомнила Нина. - Он чего доказал? Этому, который приезжал? Который голосовать-то всем велел, чтоб мы по-иностранному жили?.. "Тут народ, сам веками править не способный"?

- А-а, я же видала его, того. Приезжего. С мерлушковой-то головой. За мексиканца который агитировал. Про ущемление прав личности... Чтоб мы, значит, от своих прав от всех - отказалися. А то они мексиканцев ущемляют. Они, мексиканцы, никак не терпят - чтоб у других права были: обижаются сразу все. Гвалт такой поднимают: пыль до небу летит!

- ...Ты про каких мексиканцев? Разве в Москве - мексиканцы живут? - удивилась Нина. - Там уж, сто лет скоро, как евреи. Русским даже должности, чуть только повыше, не дают: не положено. Татарину скорей её уступят, хохлу... За еврея он агитировал!